Онлайн книга «Повелитель снов»
|
– Нарушаем по полной? – Я же сказал: нежно. Без тяжких телесных. – Вам бы все приказывать, мужчина, а слабой женщине в эдаких несвязухах каково? С этими словами Белова запихала вафельное полотенце поглубже в пасть пленному, привязала того шнуром к поездной железяке, для верности, подхватила автомат, бодро встала: – «Шахерезада Степанна?» – «Я готова!» – Погоди, накину что-нибудь. – Ну да. А то прямо ходячая «кррровавая дрррамма»! А вообще – лучше бы за детишками приглядел. Ты, конечно, умный, но больно уж человечный! Прямо Ленин какой-то! В голову – и то вскользь попадаешь! А мог бы – бритвой по глазам! Не напрягайся, это юмор. И за служивых не беспокойся: я их не больно зарежу… Это тоже юмор. Сатира. Помнишь, были-таки мохнатые козлоногие существа… Сатиры. Козлы. Мужики, короче. С рогами, как все мужики. Ха… Похоже, от твоей «очень сибирской» мне похорошело. Усугубить, что ли? – Прекрати. – Что – прекрати?! Тошно мне, Дронов, до тоски! Этот мальчонка когда-нибудь на гармонике своей перестанет пиликать?! – Красиво. «Последнее танго в Париже…» – Все последнее – красиво. Потому что потом не остается ничего. – Белова помолчала, вздохнула. – И настроение такое, что… То ли плакать, то ли каяться… Не ко времени… – Даша замолчала, глядя прямо перед собой потерянно, тряхнула головой. – Была у меня в тех славных краях история… без продолжения. «Хороших нет вестей, дурные тут как тут – Анета влюблена…» [4] Только – кому дело до бедной девушки? Никому. И никогда. Такие дела. Не ко времени. – Музыка, любовь и покаяние всегда не ко времени. Они – вне его. – Музыка – это то, что возвышает, возносит… А ребенок будто жалуется кому-то. Тому, кто не способен его расслышать. И играет так, словно хочет высушить остатки слез обо всем, что не сбылось и уже не сбудется в его жизни… И обо всем несбывшемся в нашей. Это душу пустыней делает. И не остается ничего, кроме боли. Глава 11
Даша встряхнула волосами, спросила: – Служивых будем огорчать или как? – Придется. – Я тебя порадую. – Белова выложила на столик три красных удостоверения. – Госбезопасность. Тутошняя. – У покойников реквизировала? – Им больше не пригодятся. Липа, понятно, а все лучше, чем ничего. В ночном поезде темной ночкой – сойдет за гербовую. Двинули? – Ага. – Какой вагон? – Седьмой. Бригадирский вагон спал, как и все остальные, только начальник поезда озабоченно переговаривался по рации с машинистом. – Что там, папаша? Чего стоим? – спросил я. – Да машинисту чтой-то привиделось. – Травы тут навалом. Видно, скучно стало рулить, вот и раздербанил косячок. Хорошо еще, к лесу не свернул. – Не, он не такой. Серьезный. Просто какие-то хулиганы красный фонарь засветили. Обходческий. Он и стопорнулся: мало ли что. Доложил: на путях никого. Сейчас тронемся. – Умом? – А вы чего тут? Почему посреди ночи? – Водочки бы… Мы с подругой в Москве как загрузились и вот – тока проснулись, нутро горит, освежиться бы. – А ваш проводник чего?.. – Он уже освежился. До полной ясности. – Не бригада, кубло змеиное! – Начальник, хорош квадраты катать, ты водочки предложишь или как? – развязно вмешалась Даша. – А то нервные мы! – Тетка правильно рассуждает. Нервные. Ты бы пошустрил, а то можно и по тыкве схлопотать… – Ну нервы-то мы лечим… Обозленный и обеспокоенный неуважительным поведением нетрезвой парочки, начальник сделал пару шагов по коридору, постучал требовательно в купе: – Васятко! Гейко! Отворяй! Тут по твоей части! Двоих полечить треба. – У вас все прямо как в Совете министров! Бухло не паленое? – откликнулся я радостно. – Щас почуешь. Дверь распахнулась, в ней показался заспанный сержант в галифе, шлепанцах и кителе на голое тело. Позади, в полоске света, виднелось округлое женское бедро. – Чего у тебя тут, Богданыч? – Да вот… Напились, права качают… На штраф нарываются. Заспанная, лоснящаяся физиономия сержанта расплылась на ширину плеч и, казалось, даже засияла эдаким засаленным лунным блином. – Разберемся. – Он выпростал из-за спины дубинку, лениво шагнул прямо на меня… Я ударил снизу в подбородок, резко развернувшись корпусом, и сержант тяжким мешком оплыл на пол. – Мастерски, – похвалила Даша. – Старался, – монотонно ответил я, схватил за лацкан начальника, дернул к себе, чувствительно приложив о косяк, произнес свистящим шепотом: – Госбезопасность. Спецоперация. Белова сверкнула у него перед лицом удостоверением – достаточно, чтобы он прочел три буквы. – Где второй? – В соседнем. Спит. – Как и этот? – Не. Один. Хороший парень. Правильный. – Почему они в разных купе? – Так места навалом, а у Гейко, у Василия который, с девицей оказия сложилась, вот он и… – Стучи. Начальник боднул головой пространство, что должно было означать «знак согласия», деликатно постучал, когда отозвались, хотел что-то сказать, повинуясь моему поощрительному тычку, но запнулся, закашлялся, потом выговорил-таки, от волнения перейдя на украинский: – Сашко… Видчини… Тут справа до тоби е. За дверью послышался шум, она чуть отодвинулась, в проеме показалась лохматая голова и веснушчатое лицо паренька лет двадцати. – Шо зробылось, Степан Богданович? – Молодой-интересный, позолоти ручку, всю правду расскажу… – Хрупкая с виду, худощавая Белова выглядела куда моложе своих лет, да и свет был ночной, колеблющийся… Тенью юркнула в купе, через пару минут объявилась: – Уснул. И будет спать долго. А жить – еще дольше. – Ключом замкнула дверь, повернулась к проводнику: – Степан Богданович, ты не против, если мы тебя немножко свяжем? – Так я же того, на службе… – С сохранением зарплаты, конечно. Просто хлопотно будет. А так – полежишь себе в купе тихо, подремлешь. И, коли что, взятки с тебя гладки. – А… не убьете? – севшим голосом спросил начальник. – А зачем нам? – буднично ответила Даша, так, что даже у меня изморозь прошла по коже. Служивых и начальника мы связали и закрыли в одном купе. Бригада была сборная, как нередко случается на дополнительных южных поездах; никто никого толком не знал; да и пили все как верблюды. Так что проваляются ребятки до пункта назначения, только и всего. Жить будут. А уж долго и счастливо или наоборот, это кому как повезет. Дорога. |