Онлайн книга «Повелитель снов»
|
– Миллионер. Я внимательно наблюдал за Сашкой. Дэниэлса он видел впервые. Если, конечно, тот не бродил по Бактрии с клееной бородой по самые брови. Но клееные бороды хороши только для детей младшего школьного возраста, и то в романах про сыщиков позапрошлого века. – Тоже хорошо. Значит, так. Фото я заберу. Озадачу своих. Позвоню Свиридову. Их озадачу. Вечером встретимся, обсудимся. То, что Сашка никогда не видел Дэниэлса, – факт. Какой бы он ни был профессионал, наблюдал я за ним внимательно и реакцию человека, даже неосознанную и тщательно скрываемую, различать не разучился. Но интерес генерал проявил. Живой такой. Потому что… Если Дэниэлс пропал, это добавит ему крепкой головной боли: судя по тому, что рассказал мне таксист дядя Миша, дела здесь действительно замороченные и непонятные. А Гнатюка прислали сюда из столицы люди сильные и высокие. Вот только… особняк. Как быть с этим? – Саша, у меня к тебе вопрос. Прямой и нелицеприятный. – Да? – Особняк в Голицынском проезде. – И – что? – Он твой? – Тебе формально ответить или по существу? – Правду. – Мой. А записан на фонд «Философских и исторических исследований». – Дэниэлс был там. Говорить, что после посещения особняка никто Дэвида Дэниэлса уже не видел, я не стал. Генерал задумался на секунду, кивнул: – Да, мимо бы он не прошел, если ищет медальон Гермеса. – Я не говорил, что он его ищет. – Дрон, я не тупой. Если миллионер-антиквар примчался самолично в богом забытую Бактрию, то только по одному поводу: прикупить этот медальон. – Как-то иронично ты это… – А то… Олег, с начала девяностых здесь был просто мышиный хоровод всяко-разно гадалок, магов и чародеев. Алхимики тогда у нас еще в моду не вошли. Так вот, для всех них герметические искусства и таинства – притча, средство и заработок. Есть так называемый «низкий герметизм» – использование заклинаний для тех или иных практических целей. И – «герметизм высокий» – объяснение картины мироздания и «великое делание»; в свое время культ Гермеса Трисмегиста соперничал с христианским; была там и своя философия, и своя апокалиптика. – И – осталась? – Возможно. Но я – человек практический. А что нам говорит практика, как критерий истины? Согласно работе Владимира Ильича «Материализм и эмпириокритицизм»? А практика нам шепчет: наверное, можно «исполнить» человека всякими потусторонними штуками, но гораздо проще сделать это пулей, ножом или умелыми руками. – Но тебя-то тревожат как раз странные смерти… – Тревожат. Всех нас тревожит непонятное и необъяснимое, и каждый готов лапки кверху задрать, когда нечто обличено в кодированные формулировки и освящено шуршанием старинных пергаментов и папирусов… А если по-простому, что получится? …Если взять пол-литра политуры, Жидкость для ращения волос, Влить туда желудочной микстуры — С этого помрет и эскимос! [16] Ладно. Не буду тебя заморачивать и сам заморачиваться не стану. Слишком много дел. А особняк… Съезди. Я позвоню, чтобы тебя приняли высоким гостем. Там у меня квартирует Максим Максимович Розенкранц, вроде привратником; только не нужно его сразу в розенкрейцеры записывать, если честно, я прочел много по всем этим «тайным» темам – какая уж тут тайна, все лотки книжные забиты! – и такая у меня в голове возникла путаница, или, говоря наукообразно, идиосинкразия, что теперь – сторонюсь. А Максим Максимович – идейный. Или – ученый, это кому как считать нравится. Твой миллионер вполне мог с ним встретиться на предмет консультации по теме. Нумизматы, они новоделов опасаются. А что до медальона этого… Слухов о нем в Бактрии всегда было много, но никто и никогда – в глаза не видел. Так что – ищите и обрящете. Не презренный металл – человека. Глава 39
«Ищи человека». Кого? Женщину? Мужчину? Ребенка? Или – выросшего ребенка, пораженного высокомерием и гордыней, наделенного многими блестящими способностями и потому возомнившего себя достойным соперником Создателя? «Ищи человека». Пример Диогена, бродившего по Синопу с зажженной лампой, – не вдохновляет. Да и кто такой этот Диоген Синопский? Философ? Мыслитель, презревший богатство и власть? Нищий, растерявший волю к жизни и даже вожделение к ней?.. Или – гениальный импровизатор? Эжен появился на террасе кафе тихо, сел за столик; официант принес ему большую чашку кофе со сливками, яичницу с беконом, булочку, свежее масло. Похоже, Эжен завтракал тут ежедневно. Он стал долговяз, длинноволос, рассеян, близорук: очки в металлической «ленноновской» оправе носил явно не для имиджа. Ел быстро, глотал почти не пережевывая, но не потому, что куда-то спешил: просто был поглощен своими мыслями или миром, что жил в нем. Признаться, к музыкантам и математикам я всегда относился и отношусь с суеверным почтением. И те и другие – словно колдуют, извлекая бесконечные миры, одни – из семи нот, другие – из десяти цифр; и миры эти живут своей гармонией, иногда – понятные и нам тоже, чаще – разумеемые полностью лишь их создателями, но как я всегда не понимал математику, так всегда – чувствовал музыку и в воображении своем уходил в неведомые страны и отдаленные века… Эжен закончил завтрак, закурил, прошелся по мне рассеянным взглядом, узнал, привстал, поклонился церемонно; я ответил столь же церемонным поклоном. А он – помялся в нерешительности, встал, подошел к моему столику, спросил: – Можно? – Конечно, Эжен. – Я просто посижу с вами, и все. Со мной никто не дружит. Не знаю, почему так. И я – всегда один. И почему – я знаю. Мне не нужен никто. Никто, кроме Анеты. Но я ей не нужен. Это неправильно. Нужно это исправить. Не успел я опомниться от столь насыщенного и немного бессвязного монолога, как Эжен спросил: – Она вас любит? – Кто? – Анета. – С чего вдруг? – Вот и я думаю… А сердце – не на месте. И зачем вы только приехали… У меня не было конкурентов. А так… Долговязый, пахнущий спиртным, явно не злоупотребляющий водными процедурами и зубным порошком, курящий дрянные сигареты и одетый в поношенное тряпье Эжен, как и положено влюбленным и гениям, был слеп. По крайней мере, в сравнении себя с окружающими. Незаурядная красавица Анюта, дочь австралийского миллионера, может выбирать из таких атлетов и умниц, что… Впрочем, любовь не только слепа, но и, как утверждает молва, зла. – Ты считаешь, на этом побережье я твой главный конкурент по части привлекательности? – не удержался я от иронии. |