
Онлайн книга «Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей»
1052 Два типа: Дионис и распятый. Установить: типичный религиозный человек — это форма декаданса? Великие новаторы — сплошь больные и эпилептики: но не упускаем ли мы тут из виду ещё один тип религиозного человека — языческий? Разве не является языческий культ формой благодарения и прославления жизни? Разве не должен был высший его представитель являть собою апологию жизни и её обожествление? Тип счастливо одарённого и восторженно-преисполненного духа... Тип сознания, которое вбирает в себя противоречия и зловещие загадки сущего — и высвобождается от них? Сюда я ставлю греческого Диониса: религиозное прославление жизни, — целостной, полной, не отрицаемой и не уполовиненной жизни; типично для него: что половой акт пробуждает глубины, тайны, благоговение. Дионис против «распятого» — вот вам антитеза. Это не различие относительно мученичества, — просто мученичество здесь имеет иной смысл. Сама жизнь, вечное её плодородие и возвращение обуславливает муку, разрушение, волю к уничтожению... в другом же случае страдание, сам «безвинно распятый» оказываются возражением жизни, формулой её осуждения. — Тут догадка: вся проблема — в смысле страдания: либо это христианский смысл, либо смысл трагический... В первом случае страдание должно стать путём к вечному блаженству, в последнем же само бытие оказывается достаточно блаженным, чтобы быть оправданием даже такого чудовищного страдания. — Трагический человек говорит «да» даже самому суровому страданию — он для этого достаточно силён, полон, обожествлён. — Христианский человек отрицает даже самый счастливый жребий на земле: он достаточно слаб, беден, обездолен, чтобы страдать от жизни в любой её форме... «Бог на кресте» — это проклятье самой жизни, перст, приказующий от жизни отрешиться, избавиться; растерзанный на куски Дионис {470} — это обет во имя самой жизни, обещание её: она будет вечно возрождаться и восставать из разрушения. III. Вечное возвращение
1053 Моя философия несёт в себе победоносную мысль, о которую в конечном счёте разобьётся всякий иной способ мышления. Это великая культивирующая мысль: расы, не способные её вынести, обречены; те же, которые воспримут её как величайшее благодеяние, избраны для господства. 1054 Величайшая борьба: для неё потребно новое оружие. Молот {471}: призывать, торопить страшное решение, поставить Европу перед лицом последствий, «хочет» ли её воля погибели. Не допускать засилия посредственности. Тогда уж лучше погибель! 1055 Пессимистическое мышление и его урок, что экстатический нигилизм при некоторых обстоятельствах прямо-таки необходим для философа — как могучий пресс и молот, которым он крушит вырождающиеся, вымирающие расы и сметает их с пути, чтобы проложить дорогу новому строю жизни или чтобы внушить всему, что хочет вырождения и смерти, жажду конца. 1056 Хочу проповедовать мысль, которая многим даст право себя перечеркнуть, — великую культивирующую мысль. 1057 Вечное возвращение. Книга пророчеств. 1. Представление учения, его теоретических предпосылок и следствий. 2. Доказательство учения. 3. Предположительные последствия того, что учение обретёт веру (оно всё стронет со своих мест) а) средства его вынести б) средства его устранить 4. Его место в истории как середина. Время наивысшей опасности. Основание олигархии, стоящей над народами и их интересами: воспитание в духе всечеловеческой политики. Противоположность иезуитству. 1058 Две великих (найденных немцами) философских точки зрения: — точка зрения становления, развития; — и точка зрения ценностной значимости сущего (но сперва преодолеть жалкую форму немецкого пессимизма!); — сведённые мною воедино решающим образом. Всё становится и возвращается вновь, — выскользнуть не представляется возможным! — Если допустить, что мы могли бы оценить ценностное значение, что из этого следует? Мысль о вечном возвращении как избирательный принцип, на службе силы (и варварства!!). Мера зрелости человечества для этой мысли. 1059 1. Мысль о вечном возвращении: её предпосылки, которые должны бы быть истинными, если истинна сама мысль. Что из неё следует. 2. Как самая тяжёлая мысль: её предполагаемое воздействие, если оно не будет предотвращено — то есть если не будет произведена переоценка всех ценностей. 3. Средства эту мысль вынести: переоценка всех ценностей: радоваться впредь не известности, а неизвестности; впредь не «причина и следствие», а непрестанность творчества; впредь не воля к самосохранению, но воля к могуществу и т. д., впредь не униженное «всё только субъективно», но и «Это и наше творение!», будем же гордиться им! 1060 Чтобы мысль о возвращении вынести, необходимы: свобода морали; — новые средства против самого факта боли (боль, понятая как инструмент, как родительница радости и охоты {472}; нет суммирующего осознания неохоты, нерадости); — наслаждение всеми видами неизвестности, попытки, соблазна, искусительности, как противовес пресловутому безысходному фатализму; — устранение понятия необходимости; устранение «воли»; — устранение «познания самого по себе». Вершинное осознание человеком своей силы — как то, что создаст сверхчеловека. 1061 Два самых радикальных способа мышления — механистический и платоновский — сходятся в вечном возвращении: оба как идеалы. 1062 Будь у мира цель — она бы уже была достигнута. Существуй у этой цели некое непреднамеренное окончательное состояние — оно бы тоже уже было достигнуто. Будь мир вообще способен на некое закоснение и застывание, некое «бытие», обладай он во всём своём становлении только одним мигом этого самого «бытия» — опять-таки всякому становлению давно уже был бы положен конец, а так же всякому мышлению, всякому «духу». Факт «духа» как становления доказывает, что мир не имеет цели, окончательного состояния и не способен на бытие. Однако старая привычка помышлять всему происходящему цель, а миру — направляющего творческого бога, столь сильна, что мыслителю трудно саму эту бесцельность мира не помыслить себе опять-таки как намерение. На эту уловку — что мир, таким образом, от своей цели уклоняется и даже своё попадание в круговорот умеет искусственно предотвратить — должны попасться все те, кто желает декретировать миру способность вечной новизны, то есть приписать конечной, определённой, постоянно и неизменно одинаковой силе, каковая и есть «мир», чудесную способность к бесконечному новообразованию его форм и положений. |