Настроил я «напоминальник» и в тысячный, наверное, раз подумал, как скоро мобильный телефон станет по-настоящему всеобъемлющим коммуникатором. Собственно, эволюция техники была такова, что уже сейчас «мобильник» мог быть плохоньким фотоаппаратом, диктофоном и даже телевизором, имея при этом функции часов, органайзера и собственно телефона. Теперь оставалось ждать, пока уровень дополнительных функций поднимется до среднего любительского уровня.
Правда, пока получалось наоборот – это любительский уровень опускался до уровня фотоснимков, делаемых с помощью «мобильника».
Подумал я и о том, где сейчас Витька, – прошлой ночью он позвонил мне со спутниковой трубки от вертолётной площадки и, наверное, сейчас уже разбивал лагерь в каких-нибудь тьмутараканях или тьмускорпионях с мужественным ПБО
[6]
и с шерпами-носильщиками. Но новостей об обнаруженном самолёте от него пока не было. И я не на шутку волновался. По сути, мы поставили на эту карту гораздо больше, чем деньги, – если мы ничего не найдём, то в довольно значительном круге московского бизнеса к нам станут относиться как к типичным кладоискателям, а именно – не всерьёз.
И тут телефон зазвонил.
– Сергей Николаевич, здравствуйте, это Стас вас беспокоит, – загнусавил в трубку голос, замечательно похожий на голоса переводчиков эпохи ранних видеокассет. – Мы с вами договаривались встретиться в десять, вы ещё дома?
– Да дома ещё, погодите, – когда мы с вами договаривались, вчера?
– Да не, три дня назад, я приходил к вам, с этим… Ну, с Дмитрием…
– Каким Дмитрием? Чё такое? – недоумённо спросил я, но связь уже прервалась.
С утра мне надо было идти договариваться о выделении линии одному ну очень удалённому от коммуникаций комплексу офисов в Бусинове. Через два часа там должны были появиться наши монтажники и надзирающий инженер-айтишник. Никакого официоза не предвиделось. Я накинул лёгкую ветровку от Columbia, сунул в карман «мобилу», закинул за плечи рюкзачок на одной лямке, чмокнул в щёку Алису и побежал к метро.
Ночью над Москвой прошёл дождь, и утро в столице стояло свежее и пахнущее зеленью. Над головой на подоконниках свирепо дрались воробьи, каштаны шумели своими умиротворяющими ладонями-листьями. В такое утро хорошо начинать новую жизнь, думая о том, что ты молод и скоро станешь по-настоящему богат.
На эскалаторе «Водного стадиона» меня нагнал телефонный звонок. Номер телефона был домашний. Алиска!
– Серж, миленький, я так боюсь! Что это за люди, они сидят здесь пятнадцать минут, говорят, что милиция…
Телефоном вдруг немедленно завладел другой голос – хриплый и низкий, как рычание трубы в колене унитаза.
– Сергей Николаевич? Я майор Иволгин, Дмитровское РОВД. Вас не затруднит сказать, где вы находитесь? Наши люди сейчас подъедут…
Я выключил трубку. Сердце взметнулось к кадыку и встало комом в горле. Что случилось? Что-то произошло с Виктором на Дальнем Востоке?
Телефон зазвонил снова. На этот раз это был номер моего бывшего коллеги по институту Лёнечки Жукова. Его лаборатория была на том же этаже, что и салон, только на другом конце коридора. Но когда я включил связь, то услышал запинающийся голос Хрюнделя.
– Николаич, ты как, конкретно? Я тут придурком прикинулся, поссать пошёл типа, а сам у Лёнчика трубу взял.
– Ты что несёшь? Каким придурком? – я с большим трудом сошёл с эскалатора и протолкался на запруженную народом площадь. Голова кружилась, как от неожиданно проглоченного коктейля «Северное Сияние» – три шампанского на один водки и один – льда.
– Николаич, я быстро… Звоните адвокату, в офисе маски-шоу, вынимают документы. С ними Евдокимова сейчас возится, я им сразу главбуха подсунул, а сам – к вам. Всё… Нет, вот ещё, чтоб вы в курсе были, вас всё одно возьмут, чтоб не неожиданно – они вам покушение на Витька вешают…
– Какого Витька? – Телефон выключился, и я, точно робот, побрёл в сторону двенадцатиэтажных свечек, возвышающихся за улицей Яблочкова, по дороге к Дмитровке.
Затем я набрал Минца. Мне уже пыталось дозвониться три номера, но я, не обращая на них внимания, тупо жал и жал на кнопки, пока не услышал заспанный голос Эдика.
– Эдик, ты спишь ещё?
– Млять, пошла вон из койки. Это я не тебе, Серый. Болею я. Но если по работе – не сплю. Хотя слышу, что по работе. По работе ты разговариваешь по-другому. Без этих дурацких словечек своих… чисто-конкретно.
М-да… Стресс снимает оболочку…
Эдик Минц был редким экземпляром перфекциониста, тщательно маскирующегося под разгильдяя. На первый взгляд вы принимали его за типичного клубного повесу, постоянно занятого мыслями о выпивке, сексе и кино, которому неким божьим попущением время от времени удаётся решать в суде или мировым порядком какие-то отдельные дела. И на второй взгляд он представлялся тем же самым, но стоило внимательно к нему приглядеться, как становилось понятно, что мужик он серьёзный, аккуратный и жёсткий, и даже в постели едва ли сказал бы необдуманное слово. Репутация бонвивана позволяла ему работать не напрягаясь – и не один десяток дел он выиграл просто из-за того, что противная сторона, получив о своём оппоненте исчерпывающие справки, отказывалась воспринимать его всерьёз, пока неожиданно не получала нокаут в суде. Я торопливо изложил ему всё, что услышал, – от Алисы, майора, Хрюнделя.
– Ага. Это всё, да? – заговорил Эдик спокойным будничным голосом. – Как он тебе представился? Майор Дроздов? Уверен? Это не синдром «птичьей фамилии»? То есть точно Иволгин? Значит, так. Иди под углом сорок пять градусов направо от того места, где стоишь, и пройди метров пятьсот. Ах, я не знаю, где ты? Мне и не нужно, мне нужно, чтобы ты всё время двигался и избегал станций метро и милицейских околоточных участков – там с бодуна могут вспомнить, что утром получили твои приметы. Постарайся не сдаваться никому, пока я тебе как минимум не позвоню. Трубку не поднимай, лучше выключи часа на полтора. Всё. Чао.
Я выключил мобильный телефон и принялся бродить по неряшливо размеченным дворам московского строительства брежневской эпохи. На скамейки перед подъездами выходили погреться бабушки и старики. Все они казались мне злобными, жуликоватыми и агрессивными. Да, в этих бабках и дедках совершенно не было умиротворения старости! Хрущёв и Брежнев пригласили их в Москву, они, по призыву заводов, фабрик, столовых и ресторанов, снялись из своих Армавиров, Бологих и Конотопов, растолкали локтями поганых интелей, выгрызли зубами квартирки, и на́ тебе! Омманула поганая власть, осиновый кол ей в печень, а с ней – и тебе, и тебе, и тебе, случайно подвернувшийся прохожий, девка мерзкая с кольцом в пупе, мужик в белой рубахе и галстуке – не могут нормальные люди носить галстук с рубахами, и пахнуть духами от мужика тоже не можеть! От мужика должно пахнуть водкой, перегаром, мазутом, угольной пылью, говном лошадиным; от бабы – телом бабьим, огурцами и яблоками, хлебом распаренным и поросятами! А за джинсы в наши года – садили! А косяка-то какого кидает аспид очкастый, сдохнуть бы ему прямо тут на асфальте вместе с портфелью, ох и шуму бы было, и крику, и «скорая» бы приехала, и кина никакого не надо! Это вы думаете, что мы старые, передо́хнем, вам место освободим, нет, мы ещё крепкие, вы все на наших глазах своё говно жрать будете!
