Книга Дождь для Джона Рейна, страница 49 – Барри Эйслер

— Путь к консенсусу требует времени, — заметил я.

— Часто он требует вечности. Однако культурная предрасположенность к консенсусу не настоящая проблема. — Я заметил намек на улыбку. — Даже ты не настоящая проблема. Настоящая проблема — это природа нашей коррупции.

— Только за последнее время произошло несколько скандалов, — согласился я. — Автомобили, ядерная энергетика, пищевая промышленность… То есть, я хочу сказать, если нельзя верить мистеру Макдоналду, кому же можно?

Он поморщился:

— То, что произошло на ядерных станциях «ТЕПКО», — худший позор. Руководство должно быть наказано.

— Ты просишь меня еще об одной «услуге»?

Он улыбнулся:

— В разговоре с тобой нужно следить за фразеологией.

— Так или иначе, разве руководство «ТЕПКО» не подало в отставку?

— Конечно, подало. Но регулировщики остались. Те, кто отрезает от фондов, предназначенных на строительство и обслуживание атомных станций, кто только сейчас начинает предавать огласке те опасности, о которых они знали многие годы.

Тацу поднялся и сел на край бассейна, чтобы немного отойти от жары.

— Знаешь, Рейн-сан, общество — это организм, а невосприимчивого к болезням организма не существует. Важно, может ли организм построить эффективную защиту в случае, если его атакуют. В Японии вирус коррупции поразил саму иммунную систему — эдакая социальная форма СПИДа. Следовательно, тело потеряло способность к самозащите. Я именно это имею в виду, когда говорю, что у всех стран есть проблемы, но только у Японии — проблемы, которые она потеряла способность решать. Менеджеры «ТЕПКО» уходят в отставку, а люди, ответственные за регулирование деятельности компании, остаются. Такое возможно только в Японии.

Он выглядел очень расстроенным, и на секунду мне захотелось, чтобы он не принимал все это дерьмо так близко к сердцу. Если так пойдет и дальше, у него будет язва размером с астероид.

— Я знаю, что это плохо, Тацу, — начал я в попытке слегка открыть ему более оптимистичный вид на будущее. — Но Япония далеко не уникальна, если вести речь о коррупции. Может быть, здесь немного хуже, но в Америке мы имеем «Энрон», «Тайко», «Уорлдком», аналитиков, вздувающих стоимость акций клиентов, чтобы пристроить своих деток в престижные школы…

— Да, но посмотри на возмущение, которое эти разоблачения вызвали в системе американской власти, — возразил он. — Проводятся открытые слушания. Принимаются новые законодательные акты. Главы корпораций садятся в тюрьму. А в Японии возмущение считается недопустимым. Наша культура, кажется, сильно подвержена соглашательству, а?

Я улыбнулся и в ответ предложил одну из самых распространенных фраз японского языка.

— Shoganai, — сказал я. Буквально — «ничего не поделаешь».

— Точно, — согласился Тацу. — Кое-где это называют «C’est la vie», или «такова жизнь». Там, где акцент делают на обстоятельствах. Однако только в Японии мы делаем акцент на собственной неспособности изменять эти обстоятельства. — Он вытер лоб. — Итак. Рассмотрим состояние вещей с точки зрения Ямаото. Он понимает, что с подавленной иммунной системой кардинальный отказ организма неизбежен. Уже столько было критических эпизодов — с финансами, экологией, атомной энергетикой, — что настоящая катастрофа всего лишь дело времени. Может быть, это будет авария на атомной электростанции, которая накроет весь город. Или налет на банки в масштабах страны и потеря всех депозитов. Чем бы это ни было, когда-нибудь оно случится с размахом, достаточным, чтобы встряхнуть японских избирателей и избавить их от апатии. Ямаото знает, что яростное возмущение режимом исторически имеет тенденцию вызывать экстремистскую ответную реакцию. Так было в Германии, царской России, и это только несколько примеров.

— Люди наконец проголосуют за перемены.

— Верно. Вопрос только в том, за перемены к чему.

— Думаешь, Ямаото пытается позиционировать себя так, чтобы подняться на волне возмущения?

— Конечно. Возьмем курс Мураками по подготовке убийц. Он дает Ямаото дополнительные возможности запугивать и заставлять молчать. А такие возможности — это исторические предпосылки возникновения всех фашистских режимов. Я уже говорил тебе раньше, Ямаото в глубине души реакционер.

Я вспомнил пару хороших новостей из провинции, о которых недавно прочитал. О том, как некоторые политики восстают против бюрократов и коррупции, публикуют документы, сторонятся проектов, связанных с общественными работами, благодаря которым вся страна залита жидким бетоном.

— И ты работаешь с честными и незапятнанными политиками, чтобы доказать, что Ямаото — не единственный выбор поруганного электората.

— Я делаю, что могу, — ответил он.

Перевод: «Я сообщил тебе ровно столько, сколько тебе нужно знать».

Но я знаю, что диск — практический справочник типа «Кто есть кто» в коррупционной сети Ямаото — своим негативным содержанием может оказаться бесценной дорожной картой тем, кто не входит в эту сеть. Я представил себе, что Тацу работает с хорошими парнями, предупреждает их, старается защитить. Расставляет их, как камешки на доске для го.

Я рассказал ему о «Розе Дамаска» и очевидной связи Мураками с этим местом.

— Женщин используют, чтобы подставлять и подкупать врагов Ямаото, — кивнул Тацу, когда я закончил.

— Не всех, — заметил я, вспомнив о Наоми.

— Да, не всех. Некоторые из них могут даже не знать, что происходит, хотя должны по крайней мере что-то подозревать. Ямаото предпочитает, чтобы такие заведения у него работали легально. Так труднее что-то вынюхать. Исихара, тяжеловес, был очень полезен в этом смысле. Хорошо, что его больше нет. — Он снова вытер лоб. — Мне кажется интересным, что Мураками также выполняет важные функции в этом сегменте средств контроля Ямаото. Может статься, что он занимает значительно более важное место в силах Ямаото, чем я вначале предполагал. Неудивительно, что Ямаото стремится к переменам. Ему нужно уменьшить свою зависимость от этого человека.

— Тацу, — прервал я его. Он посмотрел на меня, и я понял: он почуял, что сейчас последует. — Я не буду убирать его.

Наступила долгая пауза. Его лицо ничего не выражало.

— Понимаю, — тихо проговорил Тацу.

— Слишком опасно. Это было опасно раньше, а теперь у них есть мое лицо на домашнем видео в «Розе Дамаска». Если запись увидит не тот, кто надо, они меня вычислят.

— Их интерес сосредоточен на политиках, бюрократах и им подобных. Шансы, что видео как-то дойдет до Ямаото или еще кого-нибудь из тех немногих, кто может узнать твое лицо, слишком малы.

— Я так не думаю. Как бы там ни было, этот парень — крепкий орешек, очень крепкий. Убрать такого и сделать, чтобы все выглядело естественно, почти невозможно.

Тацу посмотрел на меня:

— Тогда пусть выглядит неестественно. Ставки слишком высоки, чтобы испытывать судьбу.