Онлайн книга «Бельский»
— Не пойду в вашу баню. В ней можно угореть. Можно даже обгореть. Не пойду. — Иль много ты видел в Руси угорелых и обгорелых? — насмешливо вопросил воевода. — Глянь на меня, что у меня обгорело, а я каждую неделю банюсь. Или на наместника царева погляди, а у него баня парней моей. Богдан успокоил: — Не ляжет на душу пар, обмоешься, не входя в парилку, и — вольному воля. — Отпустишь сразу? — Отпущу-отпущу. Не сомневайся. Бельский и в самом деле не намеревался насильничать, хотя обещал воеводе, что сам похлещет гостя веничком, но он знал предел, ибо одно недовольное слово, сказанное царю-батюшке о приставе, может обернуться лихом, вот и приходилось Богдану прежде чем шагнуть, пощупать, твердо ли под ногой. В предбаннике дух свежего лугового сена. Оно настлано на полу толстой периной, а поверх сена — мягкая полость. Горсей вдохнул полной грудью духмяного воздуха и приободрился. Выходит, не на казнь привели в адскую жару. Все здесь очень даже мило. Богдан увидел перемену в настроении Горсея и еще более подбодрил его: — Все ляжет тебе на душу и дальше. В мыльне тоже приятная чистота и свежесть теплого воздуха. На лавках — дубовые шайки. Новые, похоже, специально принесенные для важных гостей. Шайки уже наполнены водой, а банщик с ковшом уже готов по вкусу каждого добавить либо горячей, либо холодной воды. Для начала ополоснулись, и Богдан предлагает: — Попаримся? — Очень парно? — Не так чтобы. Терпимо, в общем. Не понравится, как и условились, выйдешь. Нахлобучили Горсею на голову войлочную ушанку, и она словно придавила его, миг назад гордого собой за смелость, — Горсей вновь скуксился, но все же дошагал в парилку, хотя с явной опаской. Но что это? Действительно, терпимо. А Бельский командует: — Взбирайся на полок. Садись. Сперва погреемся, а уж потом ты ляжешь, банщик поддаст пару по твоему терпежу, а я веничком похлестаю. — Как розгами? — Нет, — засмеялся Бельский. — Нежно. Как ласковым ветерком, — а сам банщику: — Ты по капелюшке поддавай. Не гони вскачь. — Понял, — с хитроватой улыбкой ответил банщик. — Уж расстараюсь. Банщик и в самом деле сумел угодить. Плескал на каменку словно из ладошки и с перерывами, поэтому парилка наполнялась сухим жаром исподволь, почти не заметно, и вот когда Горсей вспотел основательно, Богдан повелел: — Ложись на живот. Повел по потной спине, едва прикасаясь веником, затем начал навевать ветерок — англичанин блаженно вздохнул. — Лепота, как вы говорите. — Теперь поддавай проворней, — советует банщику Богдан и начинает охаживать, пока еще не хлестко, вениками нежные телеса заморского вельможи — спина и бока враз порозовели, словно раки в закипающей воде. Вот уже Горсей застонал, Богдан же продолжал хлестать все ядреней, приговаривая: — Терпи. Еще чуток. Еще. Потом спасибо скажешь. Вот теперь — все. Кати в предбанник. Отдышись. Горсей пулей вылетел из парилки, а в предбаннике плюхнулся в изнеможении на узорчатую полость. Ему подали хлебного кваса, в меру холодного, и он с жадностью осушил целый ковш. Через четверть часа вывалился в предбанник Богдан Бельский. Его охаживал сам воевода. За Богданом — воевода, которого парил наместник. А уж после всех — наместник. Его, как обычно, парил специальный слуга, умевший угодить капризному хозяину. Когда Богдан отдохнул, в шутку спросил Горсея: — Джером, не хочешь ли на второй заход? — Хочу, — неожиданно согласился тот. — Пусть будет второй заход. — Вот так англичанин! — воскликнул наместник. — Душа-то русская! Очень неуклюжая похвала, но на нее, слава Богу, никто не обратил внимания. Горсей сам напялил на свою голова войлочную ушанку и позвал Богдана решительно: — Пошли. Часа три парились в бане и, разомлевшие и обессиленные, уселись за стол, чтобы начать пир. Неспешный. С уютной беседой, которую на сей раз Горсей не увел на обочину. Зато утром он напросился на щелчок по носу. Позавтракав, они поехали к рукотворному затону, на берегу которого были верфи, где по царскому указу строилась крупная морская флотилия. Непонятно только было, для какой цели. О ней можно было лишь догадываться по тому факту, что почти вся царская казна перевезена в специально построенные хранилища совсем рядом с затоном. Погрузил ее на корабли и — в путь. В Студеное море, а по нему либо в Соловки, либо, что наиболее вероятно, в Англию, с которой он явно заигрывал. Хотя, если поразмыслить, чего ради бежать Грозному из Руси? Строптивых бояр он, похоже, приструнил основательно. Претендента на престол, князя Владимира, отравил. И не только его, но сыновей его тоже. Чего ему теперь бояться? Мысли и поступки самодержца, однако же, холопам его не ведомы и не обсуждаемы. Раз велено строить корабли, догоняя числом королевский английский флот, стало быть, так нужно. По Сухоне на полой воде за милую душу скатятся корабли в Двину, а там глубины, особенно весной, более чем достаточны. К верфям поехали так: Горсей в коляске, запряженной шестеркой цугом, Бельский, наместник и воевода со стремянными и слугами — верхами. Дорога торная, ухоженная. Вроде бы в тайне строились корабли, но вся Вологда знала о них, и горожане любили в праздничные дни посещать верфи, кто пеше, кто в экипажах, кто верхом. Получалось вроде гуляния на берегу затона. С толпой праздных зевак смешивались, бывало и такое, иностранные лазутчики, приезжающие в Вологду под видом купцов. Грозному об этом доносили, но он в ответ лукаво усмехался. Вот и верфи. Пять кораблей на стапелях и более трех десятков покоятся на воде. Красавцы. Двух- и даже трехмачтовые. И что особенно поразило оружничего, каждый корабль отличался от остальных. И не только потому, что на них не было обычных для русских кораблей носов, схожих с лебединой грудью, а сам корабль подстать гордому лебедю, здесь все иначе: если на носу львиная голова, искусно вырезанная да еще позолоченная, то и сам корабль похож на изготовившегося к прыжку льва. Драконы, единороги, слоны, орлы, тигры — каких только раззолоченных и посеребренных голов не было у кораблей, дремавших в безделии на сонной воде затона, и каждый корпус являлся как бы продолжением своей головы, должных бы, по замыслу заказчика, пугать хищным видом, на самом же деле привораживающих взгляд изяществом форм и мастерством исполнения. Гостей встретили артельные головы, работа же на верфи продолжалась: пилили, строгали, крепя доски друг к другу не гвоздями, а деревянными клепами. Артельные головы с достоинством приветствовали вельможу зарубежного и своих высших чинов, не переломились в унизительном поклоне до земли, а лишь почтительно склонили головы. Они высоко держали марку, гордились содеянным и справедливо ожидали уважительности от гостей, которым, по их мнению, понравится великое мастерство исполнителей царского заказа. |