Книга Обреченные на месть, страница 34 – Федор Зуев

Примерно через сорок минут, перед проливом, отсекающим Квинс и Бруклин от Манхэттена, когда уже были видны «джунгли» его небоскребов, поезд снова нырнул под землю, чтобы выскочить из тоннеля уже с другой стороны пролива. Сделав пересадку и проехав несколько коротких станций, я вышел на 14-й стрит на углу Бродвея и 3-й авеню, и пешком через три квартала отправился в «Кабрини».

Войдя в холл госпиталя, я снова увидел черного гиганта-секьюрити.

— Как дела, босс? — осклабясь, спросил он.

С некоторых пор я стал замечать, что мой прошлый школьный и студенческий английский быстро возвращаются ко мне. Полное погружение, но не по методу тихой аферистки Илоны Давидовой, давал свои положительные результаты.

— О’кей, мистер Уильямс, — ответил я, прочтя его фамилию на табличке, приколотой к лацкану пиджака.

Записав мои данные в журнал и дав мне пластиковую карту, он добавил, так же улыбаясь и влажно шлепая губами:

— Можете проходить.

Поблагодарив, я отправился к лифту, все время чувствуя, что его доброжелательность была искренней. Я принял нашу встречу за хороший знак.

Ангелина проснулась свежей и успокоенной после обеденного сна. Из музыкального зала уже доносились аккорды фортепиано. Можно было пойти в столовую и взять кофе или фруктов из общей большой вазы, можно было пойти смотреть телевизор в холле или вырезать из цветной бумаги и затем склеивать какие-нибудь сувениры для близких, чтобы подарить на Рождество. Но близких-то у нее как раз здесь и не было. И не было даже собаки, для которой можно украсить ошейник или поводок…

От этих грустных мыслей ее отвлекла дежурная сестра, пригласив пройти во врачебный кабинет, но прежде переодеться, потому что к врачу нельзя было идти в халате или пижаме.

Считалось: если пациент не следит за собой, значит, он не выздоравливает. Правда, у некоторых здесь, кроме пижамы и одного комплекта одежды, ничего и не было, так как не было и родственников, готовых принести одежду, но прачечная находилась здесь же и для всех бесплатно.

У Лины были одни джинсы и блузка, в которой она была в тот роковой день 11 сентября. Да еще пара кофточек, что подарила Гражина из своих запасов. Все остальное, вплоть до зубной пасты, выдавали в госпитале.

Войдя в кабинет дежурного врача, Лина остановилась в недоумении — здесь находилась русская женщина-переводчик.

На вопрос врача:

— Кто у вас есть в Америке из близких родственников?

Ангелина, чуть подумав, ответила:

— Никого.

— А где ваш муж?

— Он остался в Москве.

— Хотите ли вы вернуться обратно в Россию, и если нет, то почему?

— Я боюсь, — призналась Лина.

— Хотели бы вы видеть своего мужа? — был очередной вопрос.

— Да, хотела бы, но я не знаю, жив ли он…

— Сейчас здесь находится мужчина, называющий себя вашим мужем. Хотели бы вы его увидеть?

— Да, если можно, — ответила Лина, заметно волнуясь.

— Подойдите ко второй двери и посмотрите в ее окошко. С противоположной стороны вас не смогут увидеть за зеркальной поверхностью этого стекла.

Лина подошла и стала внимательно рассматривать посетителя.

— Да, это Слава, — подтвердила она.

— Извините, кто? — переспросил врач.

— Это мой муж, — волнуясь, тихо ответила Ангелина.

— Вы хотите с ним увидеться и поговорить?

— Да, очень хочу, — волнуясь еще больше, сказал она.

— Успокойтесь и идите в зал для приема гостей. Через несколько минут он будет там.

Меня оставили дожидаться в холле, сказав, что пригласят чуть позже в комнату для гостей. Да, здесь охраняют не хуже, чем в тюрьме, а может, и значительно лучше, подумал я. За эту неделю ожидания встречи я многое передумал. И переговорил с Морсиано о возможных вариантах нашей с Ангелиной судьбы.

— Ангелина пошла на поправку, значит, нужно единственное — не навредить ей. Необходимо, по возможности, избавить ее от страха и волнения и как можно скорее вытащить из этого «хитрого домика», — считал он.

Вошедшая сестра-переводчик, говорившая свободно по-русски, пригласила меня в небольшой зал. Войдя, я не сразу заметил Ангелину, выслушивая инструкции по-английски от врача и их синхронный перевод. Я подумал: неужели у них предусмотрены переводчики на все основные языки?

Наконец, я услышал:

— Вы можете подойти друг к другу.

Я резко обернулся, — в дальнем конце кабинета у двери стояла Ангелина и молча улыбалась. Я замер.

— Подойдите друг к другу, — снова перевела русская сестра и добавила, видимо от себя: — Не волнуйся, Лина, это не сон! Слава не исчезнет…

Мы молча пошли друг к другу, как два магнита, все быстрее и быстрее сближались. Чем меньше оставалось расстояние между нами — тем быстрее мы приближались, будто желая слиться как ртуть, навсегда. При этом никто из нас не произнес ни единого звука. И вот крепко обнявшись мы замерли. Ангелина тихо плакала, а я молча гладил ее по голове, чувствуя ни с чем не сравнимый, безумно сладкий, родной запах ее волос…

Потом мы долго говорили наедине. Раз или два к нам заглядывали и удалялись. Ровно в шесть часов вечера вошедший врач объявила, что свидания на сегодня заканчиваются, но впредь не возбраняются по общему расписанию. Я пообещал Ангелине прийти завтра же и принести все, что ей необходимо. Она засмеялась, представляя, как я буду покупать ей белье и прочие дамские вещи, предназначение которых я мог и не знать.

— Приди лучше через день, тогда все успеешь найти и купить, — посоветовала она мне. И тогда я понял — дело действительно идет на поправку!

Я проводил Лину до ее палаты. Увидев цветы на своем столике, она поцеловала меня, сказав:

— Они очень красивые.

— Как и ты, — тихо ответил я.

Выйдя из госпиталя, я решил пройтись по Манхэттену, чтобы прочувствовать и осмыслить все произошедшее в этот день.

Падал редкий мокрый снег, вечер, почти уже наступивший, разбавлялся ярким светом фонарей, разноцветьем реклам и огромных окон супермаркетов. Казалось, что в этом городе ночей никогда не бывает. Он горел холодным золотым костром во все стороны, на сколько только мог его окинуть глаз человека.

Обратно я поехал на метро, но уже другим маршрутом, войдя на станцию на 34 стрит рядом с Армянской центральной кафедральной церковью. Обратная дорога в Квинс все время шла под землей. Мне нужно было ехать до конечной, без всяких пересадок. Зная, что мимо не проеду, я задремал. Очнулся от того, что человек в униформе уборщика кричал:

— Конечная станция «Джамайка стейтс». Освободите, пожалуйста, вагоны.

Выйдя на улицу, я зашел в ближайший винный магазин и купил бутылку любимого Ростиславом канадского виски «Блэк Велвет». У меня был праздник на душе, и его необходимо было продолжить, желательно не в одиночку.