Книга Рейдовый батальон, страница 14 – Николай Прокудин

— Понял. Выдвигаюсь.

— Ник, за водой пойдем? Голубев будет отсюда прикрывать, а мы водички попьем. Пойдешь? — предложил Сергей.

— Пойдем! Тогда от родника я вернусь к себе.

Три бойца собрали фляжки со всего взвода и, поставив для прикрытия пулеметчика на вершине, спустились к роднику.

Бойцы наполняли фляжки, умывались. Мы тоже умылись. Серега, глупо и нагло улыбаясь, вдруг заявил:

— Не люблю замполитов, хочешь сейчас тебя грохну? Из этого автомата?

Я понял, что это его очередная идиотская шутка, и поддержал игру.

— Стреляй, псих, — сказал я как можно равнодушней. Он отсоединил магазин и направил на меня автомат.

— Испытание замполита на пуленепробиваемость! Стало неприятно и как-то не по себе.

— Хватит глупостей, придурок!

Но Грошиков, ухмыляясь, нажал на спусковой крючок, раздался выстрел. Серега посерел в одно мгновение, потом побелел как лист бумаги, руки у него задрожали, автомат упал в ручей.

— Я ж-ж жив? — с трудом выдавил я из себя.

— Ник! Прости болвана, идиота! я не понял, как получилось, что патрон был в патроннике!!! О! Идиот! — И он врезал себе в лоб кулаком-кувалдой. — А что ты жужжишь?

— Да как говорится, сама б-б… и шутки б-б… ские. Спасибо, что не попал.

— Хорошо я взял выше плеча! Ну, я дурак, ну дурак. — Он продолжал находиться в шоке, как и я.

— Видел дураков, но ты дурак самый отменный!

— Как я не попал?! Как я не попал? Боже!

— Переживаешь или жалеешь, что промазал? — спросил я, мои руки и ноги при этом подергивались мелкой дрожью, сердце стучало, как молот, но вида не подавал, что страшно.

Бойцы сидели как вкопанные и ошалело смотрели на нас. Было тихо, словно на кладбище, лишь недалеко журчал ручей. Пауза затянулась.

— Ротный на связи, — вымолвил солдат с радиостанцией и протянул наушник Грошикову.

Дрожащими пальцами Сергей взял наушник, ответил в ларингофон:

— Второй на связи! Выслушав ротного, сказал:

— У нас все нормально, поднимаемся! И уже мне крикнул:

— Поднимаемся через КП роты.

Нагруженные флягами, солдаты медленно брели вверх по склону.

— Никифор, прости меня. Я хотел пошутить, глупо получилось. — Серега обнял меня за плечи, сжал руку. — Прости, честное слово, все получилось глупо. С меня по возвращению накрытый стол.

— Да пошел ты, дурак, отвали к черту.

— Как будто тебя каждый день расстреливают! Это же событие! Ну, все забыли! Хорошо?

Наверху стоял ротный, усмехаясь, смотрел на нас, руки в карманах, лицо злое-презлое.

— Что было?

— Да я нечаянно замполита чуть не убил. Патрон в патроннике оказался. Глупо вышло.

— Мозги через дырку в башке все вытекли? Или чуть-чуть еще есть?

— Ну, я пошутил, глупо получилось.

— Вижу, что не умно, на редкость не умно. В полку между рейдами все караулы будут твои. Чтоб дурь не кипела.

— Понял. Разрешите идти к себе, товарищ капитан?

— Давай, давай, и быстрее, товарищ старший лейтенант, а то еще в меня пальнешь, — насмешливо, все так же недобро глядя, произнес Кавун.

Ротный взглянул мне в глаза и вздохнул:

— С кем воюем! Ну и офицеры! Зеленые мальчишки и круглые идиоты. Пойдем чай пить. Вояка… Как самочувствие?

— Да ничего, терпимо, могло быть и хуже.

— Могло… Списали бы на снайпера. Вот так. Как все было?

— Ай, нелепость, глупая шутка. Идиотизм какой-то. Первый рейд — и погибнуть от пули своего же ненормального офицера.

— Кстати! Убивают, как правило, в основном новичков в первые месяцы и заменщиков, а также перед отпуском и после отпуска. Концентрации нет. Ну, вот мы с тобой в равном положении: и ты, и я в периоде повышенной убиваемости. Да только я об этой войне все знаю: знаю, когда пригнуться, когда упасть, где упасть, куда наступить, и мне всего месяц-другой остался! А тебе еще… Кто знает, что тебе предстоит? Эх, послужишь с мое, все испытаешь.

— А что было у тебя, Ваня? Самое жуткое?

— Самое жуткое? Я тогда был ротным в третьем батальоне, стоял на дороге к Джелалабаду. В зону нашей ответственности ввели спецназ из Союза. Удали, самодовольства, самоуверенности много, а мозгов и опыта мало. Они вошли батальоном в одно из ущелий, а поверху пустили лишь взвод. Взвод зажали, перебили за полчаса, а затем взялись за передовую роту. Мой пост был очень близко, ближе всех. Я примчался туда с тремя БМП, но пробиться в ущелье не получилось: не было дороги. Когда мы подошли, бой еще шел, к нам выбрались несколько человек. Потом подоспели еще спецназовцы, и мы полезли в ущелье, но уже с хорошим прикрытием, да и вертушки помогали. Войти вошли, а добраться до них смогли только на следующий день. Вытаскивали их потом трое суток, одни трупы выносили, да еще под огнем, раненых почти не было. И вот, когда спасаешься, прикрываясь покойником, и с другой стороны лежит такой же убитый пацан мордой в песок, и пули свистят со всех сторон, тогда и маму вспомнишь, и бога позовешь. А, когда жрать хочешь, то жрешь, привалившись к мертвому телу, и банку для удобства на него поставишь. Вот так-то. Первые седые волосы в моей рыжей шевелюре я после этого обнаружил.

Капитан чуть помолчал и вновь продолжил:

— Мертвых устали выносить. Столько крови никогда больше не видел и надеюсь, не увижу. А Грошиков только харахорится и бравирует, а опыта никакого. Из полутора лет он девять месяцев по госпиталям да отпускам. Надежды на него, как на опытного командира, нет. Взводные — все новички, служат по одному месяцу. Ты такой же. Голубев — прапорщик опытный, но трусит после контузии. Вот такие дела Держись меня, учись, запоминай. Старайся выжить!

— Иван, ты нас все пацанами называешь, а самому-то лет сколько?

— Двадцать семь. Но из них два года — каждый год за три, понятно? Уже возраст!

Мне уже было значительно легче. После чая и консервов стало почти хорошо. Удивительно, но после шока аппетит разыгрался ни на шутку.

— Ложись-ка спать, я твои три часа контроля на себя беру, — сказал Иван.

Еще неделю мы охраняли дорогу. Убитую женщину афганцы унесли и похоронили, а пастухи больше к нам не приближались. По шоссе время от времени проходили колонны машин и боевой техники на большой скорости. Прямо под нашим расположением ржавело несколько остовов сгоревших машин и БТР — результаты засад мятежников.

На седьмые сутки в полночь получили задачу сниматься с позиции, создав заставу из десяти человек с тяжелым оружием и минометом. Остаться выпало Грошикову и Голубеву с расчетом АГС и минометом. Выход к кишлаку остальной части роты — на три часа ночи.