Книга Варяги и ворюги, страница 30 – Юлий Дубов

У обычных путешественников, а особенно у тех, которые перемещаются по миру исключительно по причине собственной дурости и непоседливости, подобных описаний вы, как правило, не найдете.

Потому что ими движет явно или неявно артикулируемая тяга к познанию рукотворного мира и человеческих отношений, а прочую окружающую среду они игнорируют.

В этом смысле господин Пиквик со товарищи нашим бродягам и пропойцам намного ближе.

Еще в семидесятые годы меня занесло в Якутию. Произошло это в силу непостижимого романтического порыва, суть которого состояла во внезапно овладевшем мною заблуждении, будто человек должен зарабатывать себе на хлеб насущный непременно в поте лица своего. И чем больше пота, тем этот хлеб вкуснее и праведнее.

Кроме того, меня в свое время потрясла чеканная фраза, услышанная в московской пивной от какого-то жуткого и совершенно пьяного громилы, украшенного темносиними узорами татуировки. Громила потрясал пивной кружкой и орал на всю пивную страшным голосом:

— Советская власть за Иркутском кончается! Поняли, бляди? За Иркутском советской власти нету!

Согласитесь, любопытно же посмотреть места, где советской власти нету?

В результате я довольно долго кочевал по Восточной Сибири. Время от времени совершал короткие наезды в столицу, потрясая еще сохранившихся друзей и тихо вымирающую родню туго набитым бумажником и невероятными впечатлениями.

А впечатлений было много.

Чего стоит хотя бы год работы в дыре с поэтическим названием Кандым! Во время оно кому-то из верхнего начальства пришла в голову светлая мысль построить в тундре город под куполом. Кругом — минус шестьдесят, а под куполом желтеют бананы, зеленеют ананасы и сыплются на землю опротивевшие местному населению перезревшие апельсины. Не то это был умственный вывих на идеологической почве — знай, дескать, наших, не то кто-то решил баснословно много украсть, но строительство и вправду началось. Сперва решили построить город, а потом уже переходить к куполу. До купола, естественно, так и не добрались, но город построили в расчете на то, что будущие поколения эту светлую мечту в жизнь воплотят. А чтобы эти самые будущие поколения, не дай бог, не утратили стимула к воплощению светлой мечты, все в городе возвели так, будто купол уже существует. Дворцы из стекла и бетона, с окнами во всю стену, чтобы на тропические пальмы, которые когда-нибудь да и вырастут, открывался хороший вид… Про минус шестьдесят я уже говорил? Ну, то, что эти витрины пришлось срочно зашивать изнутри пиломатериалами, завозимыми из Ленска, и баррикадировать брикетами из минеральной ваты, — это понятно. Хуже было другое. Якутия, вообще-то, находится в области вечной мерзлоты. Поэтому все городские коммуникации обычно зарывают в специальные коллекторы, на несколько метров под землю. Вроде бы там не так холодно. Но поскольку предполагалось накрыть город куполом и посадить пальмы, то решили деньги в землю зря не зарывать. Результат вполне можно себе представить.

Когда я приехал в Кандым и устроился в общежитии, то сразу же пошел нанести визит инструктору местного горкома. Его приятель из администрации Вилюйской ГЭС просил передать посылочку и привет. Посылочка состояла из трех лимонов и литровой фляги настоенного на каких-то целебных травах питьевого спирта. Инструктор, занимавший роскошный кабинет на третьем этаже бетонного дворца, встретил меня как родного, велел секретарше отвечать, что он на объекте, флягу спрятал в ящик, а на стол выставил две бутылки коньяка.

— Азебирджанский, — гордо сказал инструктор, и я немедленно вспомнил отца.

Когда первая бутылка закончилась, я деликатно спросил:

— Скажи, Жора, а где здесь у тебя туалет?

— Туалет? — переспросил Жора, и в глазах его появилась вроде бы тревога, тут же сменившаяся каким-то непонятным энтузиазмом. Будто ему в голову пришла чрезвычайно удачная мысль. — Тебе как — по большому или по маленькому? — заботливо поинтересовался он.

Я слегка удивился и объяснил, что по маленькому. Энтузиазм в глазах инструктора померк.

— Пойдем со мной, — сказал Жора и вывел меня в коридор.

Напротив его кабинета находилась дверь без опознавательных знаков. Жора достал из кармана ключ, открыл дверь и щелкнул выключателем.

— Ссы здесь, — приказал он, показывая в угол.

Я огляделся. В углу стояло издававшее зловоние ведро, накрытое куском картона. Еще несколько пустых ведер валялось вдоль стен.

— Вот так, — нравоучительно произнес он, когда мы вернулись в кабинет. — Так и живем. Север, ядрена мать. Ну давай еще по одной.

— А если серьезно приспичит, тогда что? — спросил я, следя, как в стакан наливается коричневая жидкость.

— Тогда вниз, — объяснил Жора, чокаясь. — Во дворик. Там у нас скворечник соорудили. Туалет типа сортир. С буквами «Мы» и «Жо». Зимой там не засидишься. На лету замерзает.

— И первый туда же бегает? — не поверил я.

— Ну прямо! Ему специальный человек ведра меняет. А мы сами таскаем. В очередь. Я чего спросил — может, тебе по большому надо. На первом этаже колонку поставили, принес бы пару ведер воды. По дороге.

И все время, пока мы допивали коньяк в роскошном, расположенном в бетонном дворце кабинете, Жора рассказывал мне, как наладится жизнь, когда город будущего наконец-то накроют стеклянным куполом.

Но вообще Кандым был очень интересным местом. Кроме райкомовцев, там проживали исключительно шофера и повара. Шофера возили всякие общественно-полезные грузы, а повара их за это кормили. Не ананасами, конечно, и не прочими рябчиками. Тушенка, сгущенка, баклажанная икра. Сухая картошка, крупы всякие. Компот из сухофруктов и питьевой спирт по шесть пятьдесят четыре пол-литра. Не у тещи на блинах, но жить можно.

Однако же тяга к разнообразию существовала и дважды в год давала о себе знать. Осенью через город, куда-то в сторону южную, тянулись стаи местных птиц. Весной же эмигранты возвращались и летели на совсем уж дальний Север. Вот в это время жители Кандыма расчехляли ружья.

До приезда в Кандым я такое количество оружия на душу населения видел только в ковбойских фильмах. А подобную канонаду и вовсе слышать не приходилось. Во время миграции птиц в городе начиналась непрерывная пальба. Стреляли поутру, не успев продрать глаза и отпихивая друг друга от окон. Палили с дощатых тротуаров. Идет по улице человек, задумается на секунду, потом вскинет карабин — бабах! — в темное от летящей стаи небо. И бежит подбирать добычу. Проходя в обеденное время мимо столовой, надо было внимательно смотреть под ноги, потому что все кругом было завалено стреляными гильзами. Подбитых уток тут же жарили и подавали на стол.

В эти золотые дни люди любили ходить друг к другу в гости. Сегодня приходишь в гости, приносишь в подарок только что застреленную утку. Приглашаешь назавтра к себе. Приходит с ответным визитом, тоже несет утку. Все сыты.

Шофера в это время уходили в рейсы только парами. Передняя машина идет на малой скорости, водитель прямо из окна садит из берданки вверх, а задняя машина время от времени останавливается, подбирает добычу и догоняет стрелка.