Книга Экстрим на сером волке, страница 15 – Дарья Донцова

Нос уловил упоительный запах свежеиспеченных булочек. Я заморгала, за створкой скрывалась не улица, а огромная кухня, битком набитая людьми.

— Простите, — растерянно спросила я у тетки, вытаскивающей из духовки железный лист с пирожками, — девочку не видели?

— У нас здесь мальчиков нет, — весело ответила баба, повернув ко мне красное потное лицо, — сплошняком девчонки. Какую хочешь? Выбирай! Потолще, потоньше, с румяной корочкой или недопеченную? На любой вкус найдем.

— В белом платье и веночке! Видели такую?

Повариха поставила лист на доску и хмыкнула:

— Нас тут чертова тьма толчется, все в белом и в колпаках.

Я огляделась. Действительно. Служащие, деловито сновавшие по пищеблоку, носили довольно широкие балахоны на пуговицах. Кто-то перехватил талию поясом, другие предпочли «свободный» вариант. А на головах у женщин были странные сооружения из скрученной марли, нечто вроде беретов, но без дна. Издали подобную «шляпу» вполне можно принять за венок.

— Извините, — попятилась я в коридор, — перепутала случайно, я не сюда шла.

— Бывает, — легко согласилась повариха, потом покосилась на мои босые ноги и поинтересовалась:

— Че, теперь мода такая, без босоножек ходить? Может, и хорошо, ступня не потеет, только грязно, грибок подцепить не боишься?

Я вышла в коридор, отыскала обувку и попыталась утихомирить отчаянно стучавшее сердце. Любое мистическое событие имеет, как правило, вполне материалистическое объяснение. Небось навстречу мне попался поваришка, удравший из душной кухни с желанием покурить или попросту погулять. Небось ученица тайком ускользнула от мастера, хотела остаться незамеченной, выскочила в коридор, и тут на нее налетела я с воплем «Стой!». Девочка решила, что ее вычислило начальство ресторана, испугалась и кинулась назад.

Успокоившись, я нашла кабинет директора и увидела Катю, мирно смотревшую телевизор. Узнав меня, девочка щелкнула пультом и вежливо встала.

— Здравствуйте.

— Садись, Катюша, — сказала я, испытывая сильное смущение, — как дела?

— Плохо, — серьезно ответила девочка, — знаете же, мама умерла.

К моим щекам прилил жар. Надо же было задать бедному ребенку столь идиотский вопрос!

— Катенька, твоя мама просила меня в случае ее смерти позаботиться о тебе…

Девочка молчала, опустив глаза в пол.

— Конечно, Соню не вернуть, скорей всего, я не сумею полностью заменить тебе маму, но…

— Мне нельзя жить одной? — уточнила Катя.

— Нет.

— Почему?

— Понимаешь, по закону подросток твоего возраста, если он остался без родителей, отправляется в детский дом. В приют сирота не попадает только в одном случае: если находится опекун, готовый содержать и воспитывать его.

Катя поморщилась.

— У меня есть деньги. Вернее, они мамины, но теперь-то мои. Небось завещание она оставила.

— Думается, тебе лучше будет у нас, чем в интернате, — сказала я, — а вопрос о денежных средствах и всяких юридических формальностях решат адвокаты, в частности, мой сын, он хороший юрист.

Катя закусила нижнюю губу.

— Мы тебя не обидим, — уговаривала я девочку, — поверь, в нашем доме много детей. У Маши, моей дочери, полно подруг, ты с ними сможешь общаться, скучать тебе не придется.

Катя выпрямилась.

— Деньги…

Я не дала ей договорить:

— Твои личные средства нам не нужны. Мы достаточно обеспечены, чтобы прокормить еще одного ребенка и дать ему необходимое образование. Если мы подружимся, то будем спокойно жить вместе и дальше, если нет, то в день восемнадцатилетия ты уедешь от нас. Ни дом, ни квартиру, извини, не знаю, чем еще обладала Соня, я не трону. Движимое и недвижимое имущество, капитал, акции — все останется у тебя в целости и сохранности. Ни в коей мере я не претендую ни на одну копейку.

— Вы меня не так поняли, — протянула Катя. — Моя фамилия Адашева.

— Боишься, что мы заставим тебя поменять ее на Васильеву? Ну и бред! Кстати, мои дети Воронцовы и…

— Дайте договорить, — перебила меня Катя. — Опять не поняли. Адашевы из милости ни у кого не живут. Хорошо, я поеду с вами, раз мама так велела.

И потом, в детском доме небось гадко, комната на двоих. Я привыкла одна в спальне быть.

Я улыбнулась. В интернате, как правило, вместе ютятся одновременно четверо, шестеро, а то и большее количество ребят. Да детдомовцы мечтают очутиться в , комнате всего с парой кроватей.

— Поеду с вами при одном условии, — решительно продолжала Катя. — Обещайте записывать все потраченные на меня средства каждый день. Ну, примерно так: десятое августа — обед, ужин, конфеты. Итого: на питание двести рублей. Стирка белья, покупка одежды, квартплата, электричество… Я люблю в Интернете сидеть, абонентская плата пойдет. Все-все, до копеечки пишите, я проверять стану, чтобы меньше не указали.

А когда своими средствами распоряжаться смогу, то в тот же момент долг верну!

Я постаралась не измениться в лице. Хорошо хоть Катя предположила, что я буду преуменьшать, а не преувеличивать свои расходы.

— Идет? — спросила девочка. — Вы согласны?

Ну и как мне быть? Конечно, подросткам свойственны странные реакции, а Кате небось досталась от предков непомерная кавказская гордость. Насколько я знаю, Соня родилась в Москве, про отца ее, Зелимхана, я, правда, ничего не знаю, но он много лет жил в столице. Однако ведь генетику никто не отменял. Ох, тяжело нам придется с девочкой. Похоже, ей никто никогда не объяснял, что, кроме материальных забот, есть еще и моральные, а их как оценить? Мне что, писать в тетрадке: «Один поцелуй на ночь — десять рублей»? Или: «Разговор с учительницей математики — червонец»? Хотя нет, за поход в школу и тысячи мало.

— Ну? — поторопила меня Катя.

— Хорошо, — кивнула я, — завтра же куплю амбарную книгу.

— Тогда сначала поехали ко мне домой, — деловито сказала Катя. — Я вещи соберу.