Книга Записки из Города Призраков, страница 48 – Кейт Эллисон

Четыре дня. И это все, что у меня есть.

Штерн, Штерн, ну почему тебе пришлось умереть? Почему ты не смог остаться?

Я включаю мобильник. От папы только одна новая эсэмэска: «Береги себе, дорогая. Возвращайся не слишком поздно. Люблю. Папа». Теперь он спокоен, лишь когда рядом с ним Хитер. И меня это только радует. Если бы не она, он бы выпрыгивал из штанов: посылал по сорок тысяч сообщений в час, не получая ответных от меня. Более того, возможно, запретил бы мне выходить из дома.

Чайки кричат над песком, трясут клювами, машут крыльями. Их крики совершенно не похожи на услышанные мной в Городе призраков.

Не могу представить себе, что делает сейчас Остин, да мне и без разницы. Может, все еще стоит, разинув рот, в дверях, ожидая моего возвращения, рассчитывая, что я упаду ему на грудь, признаюсь в своих слабостях и слезно попрошу спасти от самой себя.

И тут тепло растекается по телу, на одно лишь мгновение: его руки на моей талии, груди, его губы на шее… А-ах. Я же позволила ему снять с себя трусики.

Я сую руки в карманы шортов и отбрасываю с пути какой-то мусор. Небо уже темное. Я гадаю, действительно ли Остин думает, что я красивая, сексуальная, удивительная… или Тед велел ему так говорить. Может, Тед проинструктировал его и по части поведения: «Сначала расслабляющий массаж. Потом комплименты. И раздевай ее, сынок. Снова комплименты, притворись, что тебе без разницы, даже если на ней окажутся бабушкины трусы».

«Но па-апа…»

«Не папкай, Остин. Сейчас Оливия нуждается в нашей поддержке. Если ты не скажешь ей, как тебе нравятся ее буфера, она может просто покончить с собой».

Я уже на полпути к дому, когда в сумочке звонит мобильник. Вероятно, Остин, с новыми извинениями. Я достаю мобильник, смотрю на высветившийся номер.

Незнакомый.

Я огибаю группу малолеток, чуть ли не полностью перегородивших променад, нахожу пустую скамейку, прежде чем ответить.

– Алло? – мой голос нервно-напряженный.

– Оливия? – женский голос. Немолодой женщины.

– Да?.. – Я жду.

Женщина вздыхает.

– Как хорошо, я уже боялась, что неправильно записала номер. – Она смеется, откашливается. – Я Деб Килмюррей… соседка Грега Фостера. Мы виделись в субботу.

Напряжение чуть отпускает.

– Да, конечно. – Я пытаюсь изгнать из голоса недоумение, но не имею ни малейшего понятия, почему она позвонила. Я ожидала увидеть номер папы, или Остина, или Райны. Но не ее.

– Как ты, милая?

– Все хорошо, – осторожно отвечаю я. – А вы?

– Отлично, отлично. Я обещала позвонить, если появится новая информация о твоем дяде. – Она вновь откашливается.

– Моем?.. – На мгновение я забыла, что, по моим же словам, Грег Фостер приходится мне дядей, пусть мы много лет и не виделись. – Да. Конечно. – Я ставлю сандалии на край скамьи, вжимаюсь спиной в спинку, с нетерпением жду продолжения.

– Знаешь, это даже не новая информация. Просто я все перепутала. И не знаю, так ли это важно… – Я слышу шуршание. Они ищет нужную газетную страницу? – Ох, дорогая, извини, что задерживаю. Но я подумала, что ты захочешь узнать. Я ошиблась, называя благотворительную организацию, которой Грег… извини, мистер Фостер… оставил свои деньги. Я сказала тебе, что это какой-то заповедник, но…

– Сказали. Он любил наблюдать за птицами и все такое. – У меня начинает сосать под ложечкой. И не хватает дыхания.

– Любил, и именно поэтому я ошиблась. Решила, что деньги пошли в национальный заповедник Каллена. Оказалось, что нет. Он оставил деньги больнице Шеферда-Каллена, которая, судя по всему, специализируется на исследовании шизофрении.

– Что вы сказали? – медленно переспрашиваю я. Мне кажется, что в руке у меня не мобильник, а кусок пластика.

– Ох. Плохая связь? – Я слышу, как она постукивает по своему мобильнику. – Я сказала, что Грег Фостер оставил все свои деньги психиатрической больнице Шеферда-Каллена. Больше четырех миллионов долларов. Для их исследовательского подразделения, которое занимается шизофренией. И знаешь что? – продолжает она более пронзительным голосом. – Он оставил их не от своего имени.

– А от чьего же имени он оставил деньги?

– От чьего? Ох, да, я записала: от имени Мириам Тейт. Это ее имя?

У меня останавливается сердце.

Мама.

– Алло? Ты здесь?

– Я… да. Здесь, – слышу я свой голос. Перед глазами все кружится. Океан, променад, группа малолеток, передающих по кругу бутылку пива в бумажном пакете. Мама.

– Я нахожу это очень странным, – миссис Килмюррей говорит и говорит. – Он был таким дружелюбным… мы частенько болтали… но он никогда не упоминал ее…

«Он вышел из процесса, покончил с собой и оставил все свои деньги от имени матери. Почему?»

– Я… извините, миссис Килмюррей, я должна идти, – бормочу я.

– Ох! Конечно, милая. Дай мне знать, если я смогу…

Клик.

Домой я добираюсь к десяти часам. Слышу работающий телевизор в спальне папы и Хитер. Они смотрят сериал «Место преступления: Майами». Уинн уже наверняка спит. Но кто-то оставил включенной маленькую лампочку над раковиной на кухне, а на столе залитое шоколадной глазурью печенье с предсказанием, перевязанное ленточкой. На целлофановой обертке написано «Дэвид и Хитер», в окружении белых сердечек: готова спорить, образец того, что получат все гости на свадьбе.

Мне интересно, как папа устраивал свою свадьбу с мамой.

Я беру печенье и несу его в свою комнату наверху, сажусь, приваливаясь спиной к кровати, пытаясь найти логическое объяснение. Четыре дня. Грег Фостер. Четыре. Какое абсурдное число. Чувствую, что мне подбрасывают все новые элементы пазла, медленно, чтобы я окончательно запуталась. Штерн.

Я ставлю ноутбук на колени, вытаскиваю все статьи, которые нашла за последний год после смерти Штерна. Почти шестьдесят. В каждой может содержаться информация, которую я проглядела, что-то запрятанное между слов, не уловленное мною.

Я сосредотачиваюсь на моем любимом фотоснимке: Штерн в костюме и при галстуке, прислонившийся к маминому кабинетному роялю. На фотоснимке его глаза темные и серьезные, и я представляю себе, что в них отражается вся мамина студия: турецкие ковры, и стопки книг и папок с нотами, и старинная лампа с керамическим абажуром на рояле, и маленький, в рамке рисунок, который я сделала для нее, с дальнего угла фотоснимка.

Я гадаю, вглядываясь в его глаза на фотоснимке: сможет ли он увидеть меня, если все каким-то чудом станет таким же, как прежде?

Но что я действительно хочу, так это вернуться в прошлое и все изменить. Я больше не стала бы отключать мобильник, прерывая разговор с мамой, если она раздражала меня. Я больше не упускала бы ни единой возможности крепко обнять ее, или прогуляться с ней по лесу за нашим домом, или пройти вдоль прибоя, или глубокой ночью расстелить одеяло для пикника и посидеть рядом с ней, вслушиваясь в грохот волн, огромных, и ужасных, и холодных, набрасывающихся на берег.