Онлайн книга «Стилист для снежного человека»
|
– Сирота я, сирота, – со слезами в голосе причитал Илья, – никому не нужный, лишенный тепла родительского, заботы и ласки. Отец только о себе думал: съемки, экспедиции, бросил меня, бедного, без внимания. Отчего я пью? От горя и тоски… Мне быстро надоели стоны, поэтому я спросила: – Тебе сколько лет? – Сорок, а что? – Да то, что в этом возрасте многие люди сироты. Мог бы и работать пойти! Сказав последнюю фразу, я моментально пожалела о ней, а Илья, воспользовавшись моей оплошностью, принялся педалировать иную тему. Он гениальный, но непризнанный режиссер, может снимать потрясающие картины, но в нашем кинобизнесе двух Волков не надо. Отец задавил карьеру сына! Не позволяет мальчику развиваться, лишил его возможности реализоваться, вот почему Илья пьет! От горя и тоски, живет, никому не нужный, мама умерла, он сирота… – Ты о Звонаревой рассказывай, – снова прервала я нытье пьянчуги, – а то не видать тебе коньяка, как собственных ушей. – Ладно, – неожиданно легко перешел к нужной теме Илья, – отец мой ханжа, не пьет вообще! Ну лишь по праздникам, грамм пятьдесят. Скажи, идиот? Я только вздохнула. Жаба не поймет лебедя, они живут в разных плоскостях. Никита, в отличие от Ильи, совершенно не балуется горячительными напитками. Одно время, правда, отец держал в доме бутылки, для гостей, но потом, сообразив, что сын-алкоголик регулярно пользуется баром, вынес из дома все, пахнущее спиртом, даже одеколона в ванной не стоит. Представляете теперь, как удивился Илья, когда однажды, открыв отцу дверь, обнаружил того пьяным в лоскуты. – Папа! – пораженно воскликнул он. К тому времени отношения между Ильей и Никитой были безнадежно испорчены. Младшему никогда не приходило в голову говорить старшему ласковое «папа», но удивление было столь велико, что Илья внезапно превратился в маленького растерянного мальчика. – Пошел вон, ублюдок, – проревел всегда интеллигентный Никита и рухнул в коридоре у вешалки. Илья и домработница перепугались еще больше. Кое-как они подняли каменно-тяжелое тело главы семьи и уложили на кровать. Пораженный до глубины души Илья в тот вечер сам не стал прикладываться к бутылке, лег спать трезвым. Но утром он испытал еще большее удивление: не успели большие часы в кабинете пробить семь раз, как в дверь позвонили, и в прихожей появился Олег Ремизов, самый близкий приятель Никиты. Увидав Ремизова, Илья просто лишился дара речи. Дело в том, что Олег много лет назад попал в автомобильную катастрофу и с тех пор ездит в инвалидной коляске. Ремизов работает переводчиком, он востребован и имеет неплохой заработок, но Москва не приспособлена для человека, которого злая судьба лишила возможности двигаться самостоятельно. Двери в лифты узкие, пандусы повсеместно отсутствуют, о том, чтобы спуститься в метро, и речи быть не может. Ремизов основную часть времени проводит на даче, рукописи для перевода ему присылают с курьером. Никита часто встречался с Олегом, ездил к нему за город, когда-то брал с собой и маленького Илью, но Олег приехал на квартиру к старому другу лишь один раз, в день смерти жены Никиты. Илья, хоть и был совсем крошкой, очень хорошо помнил, как после поминок двое крепких мужчин на руках снесли Ремизова вниз, инвалидная коляска не вошла в лифт и не проехала по лестнице. И вот сейчас Олег вкатывается в холл, теперь у него было импортное кресло на колесах, узкое, компактное, легкое. – Где Никита? – сурово спросил он. – В кабинете или спит еще, не знаю, дядя Олег, – растерянно пробормотал Илья. Ремизов молча порулил по коридору, а Илья в глубокой задумчивости отправился на кухню, но до пищеблока пьяница не добрался, его мучило жуткое любопытство. Что случилось у отца? Отчего он вчера назюзюкался до потери пульса? С какой стати затворник Ремизов покинул свою фазенду? Сняв тапочки, Илья на цыпочках подкрался к двери комнаты отца и приник ухом к замочной скважине. – Все знает, – послышался тихий голос Никиты, – все! Имеет на руках документы. – Обещает отдать? – Да, в обмен на съемки Звонаревой. Какой подлец, мерзавец, негодяй. – Давай не будем сейчас оценивать моральные качества других. – Ты презираешь меня, ты, который все знает и понимает! А что же теперь говорить о других людях! – Успокойся, я просто хотел сказать, незачем заниматься самоедством, и потом… все давно умерли. – Документы! Документы целы, – заорал Никита, – бумаги-то не горят, оказывается, все сберегли, сволочи, подшили в папочки, сброшюровали. А теперь представь вой, который поднимут газеты. – Тише, – шикнул Олег, – не ори. Или хочешь, чтобы народ оказался в курсе дела? – Дома никого нет! – Мне дверь Илья открыл. – Он, как всегда, пьяный лежит. – Выглядел трезвым. – Ошибаешься, мое горе практически не бывает в разуме. – Ладно, это бессмысленный спор. Не за чем бояться газет, если рискнешь рассказать правду… Хочешь совет? – Да, – тихо ответил Никита. – Ох и испугался я ночью, когда ты, еле-еле ворочая языком, позвонил, – протянул Ремизов, – подумал, инсульт тебя разбил! Как назло, машина сломалась, пока такси за мной ехало, я чуть с ума не сошел, а ты, оказывается, напился! – Лучше посоветуй, как поступить, – перебил лучшего друга Волк. – Собери журналюг, побольше, и честно расскажи все, с самого начала, с шестидесятых годов, про Веру, ну и так далее. Тебя поймут, к тому же участники событий давно покойники. – Богоявленский жив! – Пустяки, он безумный старик. – Окстись, Владлен нашего возраста. – Так мы и есть старики, – засмеялся Ремизов, – поверь, лучше упредить удар, пусть потом этот твой человек в черном губы кусает, ну как шантажировать личность, которая все секреты сама растрепала. – Нет, не могу! Меня проклянут. – Кто? – Бурмистров и Коган. – Они умерли. – А жены? А дети? А внуки? Господи, что я наделал, что! – Никита, успокойся. |