Онлайн книга «История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века»
|
— Ты путаешь, Толстяк, это не из фильма Юнбеля! [65] — останавливаю я его. — Нельская башня находилась напротив Лувра, на другом берегу Сены. — Там, где находятся заведения легавки? — Вот-вот! В этой хижине происходили дикие оргии! — Не может быть! — восклицает Берта, которая вновь почувствовала интерес к моей лекции. — Жена кинга, Жанна Наваррская, немного маялась в Лувре. Её муженёк занимался королевством больше, чем её персоной. Говорят, что по ночам она иногда поднималась в Нельскую башню, чтобы немного позабавиться со студентами! — У неё, наверное, был выбор не из лёгких, Латинский квартал в двух шагах, — замечает Берю. Затем распаляется: — Вот так всегда с жёнами богатеньких. В то время как те гнут позвонок, дамы разминают свой целлюлит с ухажёрами. Или же отправляются в круиз на яхтах, в то время как их дятлы корячатся, чтобы заработать им на икру и на нижнее бельё из белой норки. В нём закипает обида за всех богатых, но несчастных мужей мира. — Надеюсь, что он застукал её на ложе преступления, твой Красивый? — Ни разу! Королева знала, на что шла! Как только она получала своё от этих молодых людей, она их засовывала в мешок и бросала в Сену! — Они что, для неё были вроде спичек, которые ты использовал и выбросил? — Всего лишь из осторожности, старик. Она убирала свидетелей! — Хороши свидетели! — орёт Опухоль. — Скорее, соучастники. Короче, Филипп ни о чём не подозревал? — Во всяком случае, он ничего не говорил. Он как бы отступил назад, чтобы дальше прыгнуть, ибо двадцать лет спустя эту башню использовали его снохи. У него были трое сыновей и одна дочь. С дочерью никаких историй: её выдали замуж за короля Англии. Но вот сыновья женились на трёх кузинах: Бланш, Жанне и Маргарите Бургундской. — О, я знаю, — уверяет Берюрье, довольный собой. — Маргарита Бургундская, это Мари Марке´ по фамилии? — Ты путаешь, парень, Мари Марке исполнила свою роль до войны. Но эта была ещё той прошмандовкой! — Мари Марке? — Нет, Маргарита Бургундская. — Твои Маргариты, будь они Прованские или Бургундские, они были не прочь поиграть на дудочке! — Эти три бесстыдницы побили все рекорды. Их свояченица, королева Англии, настучала на них королю. — Что с ними сделали? — глубоко переживает Берта. — Их постригли и заточили в камерах. — Всего лишь? — восклицает Берю разочарованно. — О! Ты считаешь, этого мало? — возмущается его куча жира. — То, что их постригли, ещё ладно, волосы отрастают. Но камеры тех времен, брр! — Да, это не «Карлтон» [66] , — соглашается Толстяк. — Но хуже всего пришлось их любовникам, — продолжаю я. — Не может быть! — поют дуэтом супруги. Они смотрят друг на друга, не зная, кому начать выяснение вопроса, но пауза затянулась, и они выкрикивают опять же дуэтом: — Что с ними сделали? Я медлю, чтобы разжечь их любопытство, затем объясняю: — Для начала им отсекли… предмет преступления и его аксессуары. — Что вы имеете в виду, комиссар? — отказывается понимать Берти. — Какая же она всё-таки невинная в своем роде, моя Берточка! — восклицает Берю. — Ты представляешь, как этим бедолагам было одиноко после удара бритвой! — И это были ещё цветочки, если так можно сказать, — продолжаю я. — Ничего себе, цветочки, — шепчет Берю, представив себе картину казни. — После этого с них содрали кожу живьём! Затем четвертовали! И наконец, отрубили головы! — И ты говоришь, что королю подмаячила их золовка? — Да, из женской ревности. Скажем в её защиту, что она была замужем за гомосексуалистом. — Почему бы ей тоже не слазить в башню, вместо того чтобы всё крушить! Тем более что со своим мужем-педиком ей пришлось пережить муторные сцены, не так ли? Но уж у кого и было железное сердце, так это у твоего Красивого. Так по-зверски обойтись с ребятишками только за то, что они воспользовались аппаратом, которым их снабдил Господь, я этого не понимаю. Ну а что же мужья? — Как будто язык проглотили из-за папаши. Понимаю. Хлюпики! — После смерти Филиппа Красивого они правили по очереди, но очень мало… — В Лувре что, была корь? — В основном мышьяк. В те времена яд давали вместо аспирина. — Короче, свою фруктовую воду надо было пить из горла? — Вот-вот! Так что они поумирали молодыми и не оставили детей мужского пола. Беда в том, что в то время закон запрещал женщинам подниматься на трон. — Я что-то читал на эту тему, — подпрыгивает Толстяк. — Если не ошибаюсь, этот закон назывался садическим. — Салическим! — Не придирайся, — сердится мой друг. — Поскольку женщины не могли властвовать, свои права на корону Франции предъявил Эдуард Третий Английский, сын Изабеллы, доносчицы. В конце концов, он тоже был внуком Филиппа Красивого, понимаете? Его последним потомком мужского рода! — Но ты же говоришь, что муж этой дамы был лондонским педалистом! — удивляется мой ученик, который уже совсем запутался в этой истории. — Надо полагать, что он ходил и под парусом, и под паром, раз уж у него был наследник! Его Величество подмигивает. — Я так думаю, что эта Изабель тоже не отличалась «персиловой» белизной. — Короче, — отрезаю я. — Её отпрыск решил стать королём Франции! И началась война между ним и Филиппом де Валуа, племянником Филиппа Красивого, которого к тому времени уже короновали. Знаете, сколько времени длилась эта война? — Нет! — выкрикивают супруги. — Век, — говорю я. Берю качает головой и шепчет после раздумья: — Как Столетняя война? Я разинул рот. — Но это и была Столетняя война, Толстяк! — Надо же! Он толкает локтем свою слониху. — Сто лет войны, Берта, прикинь! У солдат, наверное, уже грибы выросли под каской к тому времени, как они вернулись домой! Дополнительный материал: Пошлые вкусы цирюльника Берюдана Людовик Десятый (по прозвищу Сварливый) потрогал худощавой рукой свежевыбритые щёки, разглядывая себя в зеркале, которое ему держал цирюльник Берюдан. |