Онлайн книга «Падение «черного берета»»
|
Карташов не смотрел в могилу. Он вообще отошел в сторону и нещадно курил. Мысли его были всюду и вместе с тем нигде. Он старался не думать о ней, о тех коротких прекрасных мгновениях, которые они пережили в один из пасмурных дней. Наверное, у всех, кто переносит смерть близких, возникает отвратительное ощущение тупика. Абсолютной неопределенности. И он знал, что в такие мгновения нет лучшего лекарства против тоски, чем стакан водки через каждые два часа… Карташов с Одинцом помогли зарыть могилу и когда они стали обкладывать холмик сосновыми ветками, в кармане у Карташова запищал мобильник. Он отошел в сторону и включил телефон. Узнал голос Татаринова. Тот по-военному доложил о готовности группы к «проведению операции». Он так и сказал: «Группа готова к проведению операции». Все дело было только за транспортом. Карташов слышал как Татарин затягивался сигаретой. «Завтра, Кот, встретимся и переговорим», — сказал Карташов и хотел отключить телефон, однако Татарин был настойчив: «Все должно произойти третьего декабря, в международный День инвалидов». «Тоже мне символист, — подумал Карташов, но в трубку сказал другое: — Извини, Кот, я сейчас при деле… Встретимся — переговорим… » После похорон они поехали домой к Броду, где уже хозяйничала его сестра Раиса — мужеподобная женщина с только что завитыми волосами. Казалось, что в создании ее лица Всевышний ничего кроме зубила под рукой не имел — настолько ее черты были грубы и неподвижны. Однако стол она накрыла быстро и поставила на него довольно разнообразные блюда, среди которых возвышались три пирамиды бутылок со спиртным. Видимо, Брод уже успел выпить — лицо его горело и он, оставшись в одной рубашке, сидел в кресле и курил. Пили молча и много. Постепенно водка с коньяком сломали поминальную чопорность и начались разговоры — сначала спорадические, а затем, как всегда, раскованно, с перебивкой друг друга и даже с шутками. В какой-то момент, когда Брод отошел от стола покурить, к нему присоединился Карташов. Попросил пару дней отгула. — Хочешь еще раз напороться на неприятности? — спросил Брод. И Карташов, видимо, поддавшись общей атмосфере сближения, вкратце поведал ему о Татарине и его друзьях. — Надо пообщаться с корешком, отвезти ему что-нибудь поесть, сигареты… Брод не возражал, но при этом заметил: «Ты, Серго, теряешь бдительность… Если не ошибаюсь, это ты находишься в розыске. А не я… » На это Карташов отреагировал по-своему: он положил руку на плечо Брода и дружески пожал. — Мы все, Веня, потеряли бдительность, — сказал он, — оттого сегодня похороны, а не свадьба. — Ладно, умник, я не возражаю, только поставь об этом в известность Николая. И держи с ним постоянную связь. — Понял, спасибо… — И постарайся не попадаться на глаза ментам! А если все же нарвешься, уводи их куда хочешь, но чтобы сюда ни ногой, — Брод сделал отметающий жест. Когда Карташов с Одинцом остались одни в комнате, Карташов рассказал напарнику о разговоре с Бродом. — Ты один собираешься ехать к Татарину? — спросил Саня. — Завтра — один. Разузнаю, что калеки придумали и насколько это реально. — А когда мы съездим в Измайлово на разведку? — Можем даже завтра туда махнуть. Включи, Саня, приемник, послушаем, что делается в нашем бардачном мире. — Все то же — взрывают, воруют, занимаются коррупцией. Ты лучше подай мне гитару… И казалось, что утрату переживает не Карташов, а он, Саня — столько в его голосе было щемящей тоски и отчаянной бесшабашности. Он запел: В Хайратоне прощались, Поклялись, обещались, Возлюбить свои жизни, И не прикасаться к стволам, Кабы знал, кабы ведал, Кто позже нас предал, Я бы свой АКС никогда, Никому не сдавал… …Ах, какая весна в Бирюзе, Ах, какая весна была! Вот бы снова туда, Там бы встретить друзей, Тех, с кем совесть не развела, Ах, какая весна в Бирюзе, Ах, какая она была… Голос у Одинца загустел, возвысился и Карташов понял, какое мощное половодье чувств шумит в груди его товарища. Он почувствовал, как по хребтине побежали мурашки сопричастности к тому, о чем пел Саня… …На следующий день Карташов встретился с Татариновым, от которого узнал, что график работы инвалидов кардинально изменился. Они перешли за зимнее расписание: на точках теперь сидят только в часы пик — с 8 до 12, после чего их развозят по домам. Вторая смена — с 16 до 19 часов. Было без четверти одиннадцать. Разговор — короткий. — Нас будет двенадцать рыл, — с улыбкой произнес Татарин. — Во всяком случае, столько ребят рвутся устроить Алиеву и его банде Варфоломеевскую ночь. — Это слишком, где я возьму столько транспорта? — От тебя ничего не требуется. У нас уже есть на примете две тачки: старый «москвич» и 31-я «волга». Нам только нужны запасные номерные знаки. И несколько хороших стволов. Желательно автоматов и кучу гранат. Карташов молча курил и поглядывал на продавщицу книг, закутанную в шерстяной платок. — А с последствиями вы считаетесь? — спросил он Татарина. — Это для нас не важно, — Татарин сжал покрытый цыпками кулак. — Ты говорил, что будут журналисты… И если так… Мы сделаем колоссальный, на всю Россию, переполох и в этом нам никто не помешает. Даже если придется подохнуть. Но это же лучше, чем вечная помойка, верно, лейтенант? — Допустим. — Мы приняли коллективное решение — устроить грандиозный бэмц третьего декабря, в международный День инвалидов. Впрочем, я тебе уже об этом говорил. — Значит, ничья помощь вам не нужна? — Почему, можете со своим дружком нас подстраховать, чтобы мы в горячке не переколошматили пол-Москвы. — Сколько человек охраняет эту винокурню? — А этого точно никто не знает, но если сам пахан разъезжает в компании пятнадцати мордоворотов, можешь предположить, сколько их там всего… Ты ж понимаешь, какую капусту они шинкуют и как остервенело будут драться. — Расположение этажей и помещений знаете? — Ваня Горелов имеет схему. Но я знаю, что на минус первом этаже находится разливочный цех, на втором — склад готовой продукции, а на третьем, то есть на первом подземном — производство минеральной воды… Конечно, для отвода глаз. В ангаре идет разгрузка цистерн с помощью замаскированного слива, куда откачивается привезенный спиртяга. Голая контрабанда… — Тебе бы, Кот, не побираться, а работать в налоговой полиции. Все знаешь… — Разведка! Если я без клешни и без двух мослов, это еще ничего не значит. |