Книга Не моя война, страница 35 – Олег Маков, Вячеслав Миронов

— Кто тебя научил патрон досылать в патронник? Тебя в училище не научили, что это очень опасно?

— Наверное, у них здесь в лагере такая мода. Все с оружием, полупьяные, и оружие готово к стрельбе. Жуть!

— Короче! Чего хотел?

— Гусейнов привез новые планы и методики обучения.

— Так в чем дело? Бери и обучай.

— Тем более, что ты проводишь занятия на высоком методическом уровне, да и сам можешь быть примером для подражания.

— Ага, как в "Боевом листке", "Делай как я". И фотография на Доске почета 9 на 12.

— В траурной рамке.

— Что я вам плохого сделал? — он был подавлен. На секунду мне стало его жалко.

— А ты сам не понимаешь, что ты сделал?

— Что? — глаза его были полны слез.

— Ты предал своих. Из-за тебя, — вернее, с твоей помощью — захватили КП, убили Морозко. Помнишь, Сережа, прапорщика Морозко? Он ведь тебе как брат, как дядька был. Помог тебе свадьбу провести. А ты его предал. Деревню только стечение обстоятельств спасло от ракет. Из-за тебя Бобова под трибунал отдадут, сдерут погоны и на зону. Его-то за что, Сережа? Он тебе что плохого сделал? Если бы не он, то тебя давно бы выперли из армии, и поднимал бы ты сейчас народное хозяйство. А нас зачем ты сдал? Нас, зачем сдал, сука! Мужики в подвале школы из-за тебя погибли. Если бы не ты, мы сейчас уже были бы дома. А по твоей милости мы здесь этим онанизмом занимаемся! Спишь хорошо? Совесть не мучает? — я грохнул по столу кулаком.

Дверь открылась, появилась голова охранника.

— Все нормально, закрой дверь, — сказал Витя как можно более спокойным тоном.

Дверь закрылась.

— И ты после всего этого еще смеешь спрашивать, что же ты нам плохого сделал?

— Ты нам всю жизнь поломал, может, мы и сдохнем на этой поганой войне. А на хрена, нам все это надо?

— Серега, так зачем ты нас всех продал?

— Родственники жены заставили, — глухо произнес Серега, глядя в стол.

— Объясни мне — тупому старлею, как можно офицера что-то заставить делать против его воли? Ты же не ребенок малый! Не понимаю!

— Они сказали, что мы родственники, и попросили поначалу помочь форму достать, то да сё.

— Понятно. Потом боеприпасы, потом оружие, потом все остальное. Так что ли?

— Так, — Серега мотнул головой, но сам уставился в стол, глаз не поднимал.

— Вот уж воистину, изменишь жене, предашь Родину. Только у тебя все было наоборот. Тебя через жену заставили изменить Родине. Урод ты моральный. И как жить после этого собираешься?

— Не знаю, — он пожал плечами. — Нормально.

— Вытаскивай нас отсюда. Только это тебе поможет.

— Не могу. Я кровью повязан.

— На войне что ли? Там все стреляют. Не будешь — тебя пришибут. Это не страшно. Пленных расстреливал? Это нехорошо!

— Нет.

— Так какой кровью тебя повязали? Член укоротили что ли? Ты ислам-то принял?

— Ислам принял. Ничего не обрезали. Сейчас Коран изучаю, рассказываю мулле.

— Мы про это уже слышали. Так что за кровью тебя повязали?

— Я наших убил.

— Каких наших? Не понял. В школе, что ли?!

— Да, — Серега кивнул. — Они все равно бы умерли. Они раненые были. Гусейнов мне дал пистолет, а сам встал за спиной. Меня самого бы убили! — он заплакал, плечи его сотрясала дрожь.

— Ах ты сука!

Мы вскочили на ноги, ударом в скулу повалили Модаева на пол и начали бить. Били ногами, руками.

Модаев заорал. Я сидел на нем сверху и затыкал ему рот левой рукой, а правой бил его что было сил по лицу. В каждый удар я вкладывал душу. По поганой роже предателя, по лицу убийцы. Витя охаживал его по корпусу ногами. Пару раз промахнулся и заехал мне по спине. Боли я не почувствовал. Была только одна мысль — убить предателя, прибить эту гниду!

Витька схватил пистолет. Забыл, что сам же вытащил магазин. Пару раз передернул затвор, потом понял это, и хотел уже от всей души приложится к голове сволочи рукояткой пистолета, но тут на шум вбежала охрана. Нас с трудом оттащили от Модаева.

— 33-

Чтобы мы не трепыхались, нас заковали в наручники. Серега плюхнулся на свой стул, достал носовой платок с какими-то письменами на арабском языке и приложил его к своим ранам.

— Ничего-ничего, вас еще за это расстреляют! — он был зол и свирепо смотрел на нас. — Все! Вам звиздец полный! Вы покойники!

— Замучаешься пыль глотать, собака серая!

— Ты что думаешь, что ты им нужен?

— Они презирают тебя не меньше, чем мы. Земля у тебя под ногами скоро будет гореть, Иуда!

— Скоро вы сами будете в аду париться, уроды!

— Ты кого, падаль, уродом назвал?

— Ничего, сейчас я пойду к комбату, а потом посмотрим, что он скажет.

— Иди, беги, предатель!

— Может, он тебе кость бросит погрызть!

— Мы, сука, одни на тот свет не пойдем. Тебя с собой заберем! Запомни это! — крикнул я вслед Модаеву.

Он убежал на второй этаж. Охранники спросили, за что мы его так. Мы пояснили. Те покачали головами в знак сочувствия, поцокали языками, но наручники, несмотря на все наши мольбы, не сняли.

Прибежал Модаев. Злорадно бросил охранникам:

— К комбату их! Уж теперь-то вы попрыгаете! Я посмотрю, кто из вас первым приползет ко мне на брюхе, будет целовать ботинки и умолять, чтобы жизнь оставили.

— Посмотрим, сука, посмотрим!

— Ребята, тобой убитые, по ночам не снятся?

— Нет. Сплю очень даже хорошо!

— На, получи! — я изловчился, проходя мимо, врезал ему ногой.

Целил в пах, но угодил в бедро. Тоже не хило! Серега отлетел в сторону и согнулся от боли. Хорошо! Очень хорошо! Значит, попал по нерву!

— Я тебя за это убью! Ты мне ногу сломал! — он дернулся было ко мне, но упал как подкошенный. Хорошо же я его приложил. Жаль, что не голова попалась!

Он пытался встать, но не мог опереться на ушибленную ногу. Она подламывалась.

— Тварь! Ты мне за это ответишь! — шипел предатель сквозь зубы.

— Ага! Сейчас! Дай только руки освобожу!

— Ты с нас наручники сними, а там посмотрим, кто кому покажет, козел! — орал Витка на весь штаб.

На шум стали сбегаться ополченцы, что были в штабе. Я особо не следил за их реакцией, не всматривался в лица. Но уже то, что видел, показывало, что они негативно относятся к этой сволочи. Впрочем, и нас они тоже особо не жаловали. Подумаешь, неверные устроили потасовку! Это же забавно!