Книга Цена посвящения, страница 19 – Олег Маркеев

— На два пальца выше бронежилета, — авторитетно произнес он. — Это — труп. Ты хороший инструктор, учишь только тому, что надо.

Он достал из-под стойки банку кока-колы.

— За счет заведения, мадемуазель.

— Мерси! — Карина ловко сковырнула колечко. — А даме спирту не накапают? — с невинным видом поинтересовалась она у Максимова по-русски.

— Карина, мы не дома! — прошептал он.

— Что и угнетает. — Сделала глоток, по-кошачьи облизнулась. — Марсель, вы хотите немного заработать? Сегодня вечером вы свободны?

Она говорила по-английски, тщательно подбирая слова.

Мужчины переглянулись.

— Мы решили ограбить Лувр. Нужен третий. Согласны?

— Карина! — строгим голосом предупредил Максимов.

Темные щеки мулата сделались пепельными. Он покатал языком жвачку, которую не вынимал изо рта.

— Надеюсь, мадемуазель шутит, — протянул он.

— Шучу! — Карина хлопнула его по руке. — Не напрягайся.

Улыбнулась так, что Марсель не выдержал и обнажил в улыбке все свои великолепные зубы.

— Хочешь подарок, Марсель?

Карина наклонилась, подняла с пола рюкзак. Порылась в кармашке, достала тюбик помады.

Смазала темным карандашиком по губам. Клюнула лицом в мишень. Оторвалась, оставив в «яблочке» отпечаток раскрытых губ.

— Как? — спросила она, повернувшись к Максимову.

— Пикассо отдыхает! — вздохнул Максимов.

Карина скорописью помадой написала «From Russia with love». Ниже — жирную букву «К».

Протянула мишень Марселю.

Тот взял в руки пробитый пулями картон. Посмотрел, как знатоки разглядывают гравюры, катая языком жвачку.

— Благодарю, мадемуазель. Не в моих правилах принимать подарки от молодых девушек. Но это — особенный случай.

Он степенно повернулся, вытащил комок жвачки изо рта. Прилепил мишень поверх плаката с легионером. Отступил назад, любуясь работой.

Коллаж получился, что называется, на любителя. Рожи наемников обрамляли мишень с оттиском губ и сакраментальным шпионским слоганом; «Из России — с любовью» [12] . Через самую большую дырку в мишени таращил глаз образцово-показательный легионер.

Марсель повернулся. Послал Максимову полный сочувствия взгляд.

«Держись, мужик! — без всякого перевода прочел в его глазах Максимов. — А станет невмоготу, я каждый день здесь».

* * *

Максимов спустился с парадного крыльца. Забросил сумку на плечо. Понюхал ладонь.

Прощаясь, высказал вдове Матоянца дежурную фразу соболезнования, пришлось пожать протянутые тонкие пальцы. И теперь его ладонь пахла тонким восточным ароматом. Названия духов он не знал.

«Нам обязательно надо встретиться и поговорить, Максим», — всплыл в памяти грудной голос Карининой матери.

Что тут ответить? Конечно же: «В любое удобное для вас время».

«А оно у нас есть — время? — спросил себя Максимов. — Нет. Ни у кого в этом доме времени раздумывать и раскачиваться нет».

Он знал, любая система, любая ситуация строится по собственной логике и живет по внутреннему времени.

Сколько не объявляй «ускорений», результат придет только в свой срок или не придет вовсе. Иначе говоря, девять баб не родят ребенка за один месяц. Раиса Максимовна могла бы и просветить на сей счет Горбачева, и всем бы сейчас жилось легче.

И с «перестройкой» Миша маху дал. Нельзя ломать внутреннюю логику системы, а любая система — это баланс положительного и отрицательного. Объяви борьбу с недостатками, лишишься всех плюсов, и в результате такой «реформы» окажешься банкротом.

Мудрый не ломает и не ускоряет, а отслеживает тенденции и контролирует ход времени. Он не «разруливает» ситуацию, не подминает ее под себя и не пытается ее оседлать. Он блюдет Баланс. И поэтому заранее готов ликвидировать негативные последствия и без потерь собирает урожай.

Максимов умел настроиться на любой процесс, чутко уловив его внутренний ритм и интуитивно угадав его архитектонику. Умел пассивно следовать за ходом событий и терпеливо ждать, подгадывая момент, единственно возможный для действия.

Сейчас он отчетливо ощущал рваный, тревожный, лихорадочный бег времени. Словно табун несся сквозь ночь. Или волчья стая летела через пустошь, втягивая в хищно подвернутые ноздри будоражащий запах жертвы.

На последней ступеньке Максимов остановился. Картинка, увиденная на экране телевизора, отчетливо всплыла перед глазами.

«Они его убивали. Не жрать они пришли, а убить. Налетели, перегрызли горло, вспороли живот — и исчезли. Вот и все кино, Василий Васильевич. Сколько ни смотри, другого не увидишь».

Максимов поднял голову.

В низком небе прямо над крышей распластался черный паук. Мелкие звезды тускло поблескивали сквозь прорехи в тучах, широкими дугами уходящих к горизонту. Гигантская свастика грозно застыла, готовая в любую секунду рухнуть, расплющив под своей неземной тяжестью все, что Матоянц оставил после себя на земле: дом, церковь, семью, дело.

На площадке перед усадьбой десятка два автомобилей поджидали своих седоков. Возницы в скромных костюмах маялись от безделья, кому разрешалось, курил в салоне, кому нет — сбились в кучку, большинство по шоферской привычке дремали за рулем, как извозчики, покорно и чутко.

Не успел Максимов сделать двух шагов по дорожке, дугой ведущей к воротам, как вспыхнули узкие фары и раздался низкий рев мощного мотора. Из шеренги выкатилась плоскодонная гоночная машинка и, грациозно вильнув, пристроилась рядом с Максимовым.

Черное стекло, жужжа электроприводом, поползло вниз, и в окошко высунулась женская головка.

— Вас подбросить? — улыбаясь, спросила Лиза.

Максимов остановился.

Из салона пахло уютным девичьим гнездышком: тонкими духами, дорогой кожей, шоколадными конфетами, фруктовой жвачкой и маленькими секретиками. Только гнездышко это могло нестись сквозь ночь, как торпеда. Хищно и неукротимо.

«Странный выбор для юной дамы. Обычно они предпочитают что-нибудь игрушечное. Типа „равы“ или „шкоды фелиция“, — подумал Максимов. — „Телячьи тачки“, как называет эти авто знакомый, потому что в них телки ездят. Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят. Если удалось заглянуть в кошелек дарителя».