Онлайн книга «Неучтённый фактор»
– Сколько скажешь. – А сколько не жалко? – хитро ощерился Каганович, выставив редкие зубы. – Кровь не пей! – отрезал Максимов. – Не Чубайс тарифы поднимать. Я таксу знаю, ты знаешь. Что зря словами бряцать. Дед опять оценивающе посмотрел на него. – Вижу, прямо сейчас решил, угадал? Приспичило, значит. Вроде и не из братвы, это у них вечно шило в жопе. Человек, видно, серьезный. Вот ежели… Хотя… – Он резко оборвал себя, поймав взгляд Максимова. – Фиг с тобой, паря. Твои дела, твои бабки. Не для того я метро копал, чтобы простой народ в него по пропускам с ментовскими печатями пускали. – Лучше не скажешь, дед! В метро действительно можно было попасть по вечно дорожавшей карточке, но у пассажира могли в любой момент потребовать удостоверение личности. На всех станциях шарились осатаневшие от грохота и духоты патрули, при первом подозрении, заламывали руки любому. Шла вечная борьба с терроризмом. На поверхность на радиальных ветках выходили без особых проблем. Но на выходе станций Домене требовалось предъявить специальный "домушный" пропуск. С фото, печатями, подписями и набором малопонятных штампиков. – Двадцать уев. Не ограблю? – с надеждой в голосе сказал дед. – Тут такое дело… – Понимаю, инфляция. "Юрка вчера ушел в Домен за пятнадцать уев". Максимов вывернул карманы. Большую часть утренней добычи отдал Маринке, но что за мужик без заначки? Протянул деду линялые зеленоватые бумажки. Они тут же исчезли в складках засаленой куртки. – Порядок? – Как говорил товарищ Каганович, вперед – к победе коммунизма! – Дед имел привычку приписывать абсолютно все высказывания бывших и нынешних вождей только своему великому крестнику. Он вальяжно растянулся на нарах. – Вот только не пойду я, паря. Ты уж извини. Нож сам собой вырвался из-под рукава куртки Максимова и лег поперек дряблого стариковского горла. – Шутки горбатые у тебя, Лазарь. – прошипел Максимов. – Жизни в тебе на один удар, а хохмишь, как Вечный жид. – Э-э, паря, – прохрипел старик, – не надо! Ну кончишь ты меня, ну ребята за меня подпишутся, кончишь их, вырвешься отсель, а куда? С утра менты собаками травят. Все ищут чего-то. Куда пойдешь? Тебя в Домен на персональном "воронке" доставят. Бесплатно. – Деньги верни! – Максимов, брезгливо поморщился от сивушного выхлопа из распахнутого рта Кагановича. Спрятал нож под рукав. – Бабки! – шмыгнул носом старик. По грязным морщинистым щекам неожиданно побежали слезы. – А на кой они мне нужны, знаешь? Может мне они до смерти нужны?! Может я подыхаю уже. – Не скули, старый! – Блядская жизнь! – не унимался старик, размазывая по щекам слезы. – Суки он, хуже падали последней. Я на них все жизнь горбатился. Я под землей больше, чем ты на свету просидел! У меня ноги уже не ходят, щенком еще по колено в воде блукал, рельсы на себе таскал. Ну житуха, японский бог, ну житуха у нас! Как ни крути, а она к тебе только задницей! – Да остынь ты. Что стряслось? Дед всхлипнул и рукавом вытер глаза. – Мне сам Лазарь, великий организатор, пятак жал, бля буду! Да я Брежнева два раза видел, вот как тебя. Лужок мне свой кепарь кожаный подарил, о как! У меня грамот от них – все толчки в городе оклеить можно! А они, падлы… Ну свинтили, ну отхерачь дубинкой, если уж старика не жалко, зуб ему выдави, но зачем такое с живой-то душой вытворять, а? Что мне теперь, с голоду помирать? Я же теперь, как пес на цепи. Все у них, пидарасов, как учили – "шаг влево-вправо, прыжок вверх – побег". Вот теперь и меня, суки, подловили. Максимов, ужаснувшись догадке, задрал ему правый рукав. На запястье Лазаря плотно сидел стальной браслет. – Где взяли? – Из трубы одной вылазил. Прямо на патруль и напоролся. Озверели они, не отмажешься. А может, план надо было выполнять, кто их знает? Истерика разом прошла, дед только шмыгал пропитым носом. – Уходи из города, Лазарь. За Можаем он не действует, проверено. А там спецы есть, за двадцать уев они не только цацку эту спилят, новую руку пришьют. – Погодь! – Старик цепко ухватил за рукав вставшего Максимова. – Западло человеку не помочь. Вон среди наркош очкарик, видишь? Скажи ему, Лазарь кличет. – На фига мне детский сад? – Дубина! Он же из этих, как их? Спинологов. – Спелеологов что ли? – Ну! Дихеры, спилологи, тьфу, засранцы с понтами! Я его сколько раз из трубы пендалями гонял. Зови, не ссы. Ну в доле он у меня, не понял еще?! Гарри Поттером его кличут. Зови, не пожалеешь. Максимов оценивающе посмотрел на пацана. Кисть тонкая, на лице без аттестата видно десять лет в хорошей школе. Потом обрыв. Недетские бороздки от носа к губам. Остывшие глаза. За волю он уже заплатил, цену ей знает, по дешевке не отдаст. И сам способ, которым он зарабатывал на жизнь, ведь в трубу шли всякие, говорил о многом. Kусок такого хлеба стоил дорого. * * * Фараон Ника судорожно сжала пальцы. Острые ногти царапнули по серебристой жесткой поросли, покрывавшей грудь Старостина, глубоко впились в кожу. Он успел подумать, еще немного – и их жаркие кончики войдут в самое сердце, что было сил сдавил ее по-девичьи узкие бедра, она закусила губы. Огенный столб взорвался внизу живота, залив глаза полыхающим маревом, проваливаясь, он успел почувствовать, как напряглось и выгнулось дугой ее тонкое тело… – Коба, ты жив? – Она уже лежала рядом, закинув ногу ему на живот. Едва касаясь, провела пальцем по груди. Теперь из него сочился легкий холодок, шел под сердце, наполняя тело покоем. – А ты? – Он открыл глаза. Счастливо улыбнулся, увидя совсем рядом бездонную черноту ее глаз. – Я-то что? Мне такая смерть – счастье, а тебе не простят. Кто от зависти, кто от бессмысленности. Не по статусу как-то – умереть на женщине, не находишь? – Зато сколько помрет от зависти! С собой в могилу пол-Кремля уволоку. Импотенция и простатит – профессиональная болезнь политиков. – Значит, ты у меня исключение из правил. – Правила, Ника, устанавливают сильные для слабых. Это все, что я знаю и хочу знать о правилах. Она потерлась носом о его горячее ухо, шепнула: – Еще время есть? – Смотря на что, – улыбнулся он. – Смотри. – Она легко оттолкнулась, села, заломив руки, высоко подняла черную копну волос. – Смотришь? – Ага. – Он положил ладонь на ее красиво изогнувшиеся бедро, пальцы дрогнули, едва прикоснувшись к его теплой шелковистой поверхности. Краска уже успела сбежать с ее щек, и теперь лицо Ники светилось матово-белой чистотой. |