Онлайн книга «Личное дело женщины-кошки»
|
– Слава богу, больше я эту, с позволения сказать, «терапеутшу» не видел, – завершил Сопельняк рассказ. – С ней Анфиса возилась, дура у нее жила пару дней, пока несчастную малышку не похоронили. Анфиса мне что-то рассказать пыталась, но я решительно заявил: «Баста! Не желаю слушать! Таких матерей судить надо! И диплома врачебного лишить!» Игорь Никитович вытер лоб бумажной салфеткой и бросил ее в корзину. – А сейчас где Анфиса? Сопельняк пожал плечами: – В корпусе. – Она работает? – Конечно, молода еще для пенсии. – Можно мне с ней побеседовать? Случай такой дикий, о нем надо рассказать, предупредить людей. – Думаю, про то, что больной живот нельзя греть, знает каждый человек, – фыркнул Сопельняк, – только «терапеутша» оказалась не в курсе. Минуточку! Лена, позови сюда Фису! – Сейчас, Игорь Никитович, – донеслось из приемной, – уже бежит. Наверное, Анфиса и впрямь летела словно на крыльях, потому что не прошло и пяти минут, как в кабинет вошла стройная женщина в голубой хирургической пижаме и, чуть задыхаясь, спросила: – Звали? – Знакомьтесь, – сказал Игорь Никитович, – Фиса, моя правая, а иногда и левая рука, а еще шея, вертит начальством как хочет! Вот вчера выпросила премию для одной свиристелки! – Скажете тоже, – засмущалась Анфиса, – руки, шея! Я обычная медсестра на подхвате. – Это Дарья Васильева, – представил меня Сопельняк, – журналист с телевидения. Нас снимать будут. – Супер, – по-детски обрадовалась Фиса, – ой, а я без прически, шапочкой волосы примяла! – Я приехала для предварительного разговора, – успокоила я медсестру. – Вот и поболтайте, – кивнул Сопельняк, – оставляю вас вдвоем. У Фисы оказалась замечательная память. – Кто же такое забудет, – возмущенно всплеснула она руками, когда разговор зашел о Килькиной, – натуральная жаба. Представляете, объявила я ей о смерти дочери, а эта… уж и не знаю, как ее назвать, спрашивает: «Чаю не дадите?» Анфиса решила, что у Зои Андреевны шоковое состояние, и предложила: – Пошли в сестринскую. Килькина последовала за Фисой, получила кружку и начала пить чай, не забывая угощаться конфетами. Фисе не было жаль шоколада, отчего-то все больные и их родственники наивно полагают, что лучший подарок для врача – набор «Ассорти», в сестринской всегда было в изобилии сладкого. Медсестру покоробила не невоспитанность Килькиной, не то, что та бесцеремонно, без спроса запустила лапу в коробку, а полнейшее спокойствие матери, лишившейся ребенка. Впрочем, и отсутствие слез можно списать на стресс, не у всех он проявляется бурно, иные не издают ни звука. Но тут Килькина сказала: – А где мне ее хоронить? В Москву везти не могу! Денег нет! – Наверное, можно на нашем кладбище, – растерялась от такой деловитости Анфиса: тело еще лежит в отделении, а мать гоняет чаи и интересуется похоронами. – Одежду куда дели? – спросила Зоя Андреевна. – Чью? – не поняла Анфиса. – Настину. – Вам же отдали! – Нет, мне ничего не давали. – Значит, оставили в приемном покое. – Сделай одолжение, отыщи, – сказала Зоя и засунула в рот еще одну конфету, – а то хоронить не в чем. – У девочки совсем нет одежды? – Она выросла из всего, – пояснила мать. И тут Анфиса не выдержала: – Ты, похоже, совсем не горюешь! Зоя со стуком поставила чашку на блюдце. – Осуждаешь меня? – Странно очень! Я бы на твоем месте… – Ты на моем месте не была, – оборвала Анфису Зоя, – знаешь, сколько я на своих плечах несла? И Килькина поведала ей свою историю. Медсестра притихла. Оказывается, несчастная Зоя была замужем за настоящим тираном, неуправляемым скандалистом, который дома распускал руки, а на службе постоянно строчил кляузы. У Зои Андреевны было два сына, но оба умерли. Килькина не хотела более иметь детей, да муж заставил ее родить третьего младенца. Иван Петрович очень огорчился появлению дочери и первый год беспрестанно орал на Зою, обзывая ее бракоделкой. Но потом смирился и начал сам воспитывать девочку. В результате маленькая Настя ругалась матом, как прапорщик, и терпеть не могла мать. Иван Петрович поощрял хамство дочери и по вечерам любил слушать ее доклады. Настя садилась около него и по-военному четко рапортовала: – Зойка купила на рынке мясо, дорого взяла, не торговалась! Еще твою рубашку утюгом спалила, в мусор сунула, думала, я не замечу! – Молодец, доча, – хвалил Иван Петрович, а потом шел разбираться с женой. Маленькая Настя наслаждалась криками матери и подзуживала отца. Несмотря на постоянные метания из города в город, Настя отлично училась, но педагоги постоянно вызывали мать в школу и жаловались на дочь. – Груба, никого не слушается, жестока, изощренная хамка… Один раз Зоя Андреевна расплакалась и сказала мужу: – Больше не пойду к классной руководительнице! Странное дело, но Иван Петрович не стал, как обычно, дубасить жену. Он неожиданно спокойно сказал: «Ладно», – и отправился в школу. Вернувшись с собрания, отец впервые отвесил дочери оплеуху и сказал: – Дура! Хитрее надо быть! Не дома, а в школе находишься! Там улыбайся! Поняла? Настя вытерла слезы. – Да, папочка. – Молодец, – похвалил отец и велел: – Зойка, сюда! Матери досталось по полной программе. – Сука, – вопил муж, орудуя ремнем с пряжкой, – позволяешь учителям девку гнобить. Перестань орать, хуже вломлю. Запомни, чмо, если кто на Настю наезжает, пасть открывай и говори: «Девочка отличница, заткнитесь! А то жалобу напишу!» Бросив рыдающую жену на полу, Иван Петрович ушел. Настя подошла к матери и со злорадством заявила: |