Онлайн книга «Варшавские тайны»
 Увидев Алексея, Гриневецкий хотел тут же призвать задержанного. Лыков остановил его: — Я не успел доложить о своих действиях. Мы с Ивановым сумели проследить путь жертвы до одиннадцати ночи… Он подробно рассказал о визите в Белозерский полк и о беседе с содержателем ресторана «У Ванды». Гриневецкий с Нарбуттом слушали внимательно и задавали вопросы. — Неплохо, — констатировал надворный советник. — Хотя красивых брюнеток в Варшаве больше, чем пехотных солдат, тем не менее… — Я надеюсь на извозчика, что поджидал парочку на выходе. Известно, как наблюдательны иногда бывают швейцары и официанты. Егор Саввич опрашивает свидетелей. Вернется — доложит. Кстати, господа, а почему он до сих пор не имеет чина? Вроде бы сообразительный… — Места нет, — так же коротко, как раньше Нарбутт, ответил Гриневецкий. — А когда появится? — Через три года уйдет на пенсию канцелярский чиновник Мыслик. Появится вакансия коллежского регистратора. Тогда и посмотрим… Это было сказано таким тоном, что стало ясно: сидеть Иванову без чина еще долго-долго. — Привести Новца! — скомандовал секретарю Нарбутт. Вошел воришка и принялся что-то говорить сыщикам по-польски. Витольд Зенонович тут же перебил его: — А ну давай по-русски! Гляди, по твою грошовую душу приехал пан из самого Петербурга! Уголовный уставился на Лыкова: — То я не стою такого внимания… — Расскажи нам об этом, — Нарбутт выложил на стол часы с цепочкой и брелоком. — Не розумем, панове полицьянты! — Брось дурить, лгун. Старуха тебя выдала. Желаешь стать соучастником убийства русского офицера? Новец побледнел и стал истово креститься на распятие: — Клянуся Езусом и Девой Марией, он был уже мертвый! — Судя по ране, офицер умирал долго. Ты должен был застать его еще живым. И не ври мне! Нарбутт преобразился. Ровное спокойствие исчезло, он сделался резким, глаза буквально сверлили подозреваемого. — Я простоял пув годжины, [26] не меньше… — тихо признался вор. — Значит, ты хладнокровно дал человеку умереть. Добрый католик, нечего сказать! — Но он же ру… — Тут Новец поглядел на Алексея и проглотил несколько слов. — А в каком он был виде! Потроха по земле валялись! Офицера было уже не спасти. — Пусть так. Ты стоял и ждал. Чего? — Известно чего. Когда можно будет осмотреть его карманы. Понимаю, это не по-христиански… но у меня большие долги… и давно нет подходящей работы… Титулярный советник фыркнул: — Эйсымонт! Ты разве когда-нибудь работал? Новец смутился и ничего не ответил. — Давай рассказывай дальше. Офицер должен был кричать на всю округу. Кто еще подходил? — Да все подходили… которые при свалке. Но я их прогонял. Я же первый нашел! А многие сами убегали, когда видели, кто лежит. Неохота селиться в десятый павильон Цитадели! [27] — А ты, значит, не испугался? — Тоже было страшно, пан Нарбутт. Все же русский офицер… Но еще больше хотелось кушать. — Понятно. Ты дождался, пока раненый умрет, и ограбил его. Забрал часы, бумажник, мундштук и портсигар. Так? — Еще звоты першьчень и спинки, — простодушно добавил вор. — Золотые перстень и запонки, — пояснил Алексею Гриневецкий. — Где они? — продолжил допрос титулярный советник. — Проиграл в карты Мареку Кшивы. — И ты ничего не знаешь об убийцах, не видел их и не слышал? — Точно так, пан Нарбутт. Клянусь Маткой Ченстоховской! Новец ел глазами начальство. Он облизывал губы незаметно для себя и всем видом выказывал готовность расшибиться в лепешку. Было ясно, что вор лжет. Нарбутт помолчал минуту, потом резко спросил: — Скажи, Эйсымонт, я хороший сыщик? — О! Выдающийся, пан Витольд! Об этом нечего спорить. — Я кого-нибудь осудил зря? Злоупотребил властью? Обидел невиновного? — Пан Витольд — справедливый человек, это скажут все варшавские воры. — Тогда почему ты мне врешь? Новец смутился. — Мы видим, что ты пытаешься нас обмануть. Тут дураков нет, Эйсымонт. Придется рассказать. Уголовный молчал. Нарбутт обратился к Лыкову: — Что будем с ним делать? Не хочет сознаваться. Тот грозно насупился: — В десятый павильон! Там из него все выбьют! — Не надо в десятый павильон! — заверещал вор. — Я скажу! — Ну так говори скорее! — Я вправду не видел, кто привез офицера на свалку! Я… я слышал голос. — Чей голос? — Того, кто подъехал. Там не было поляков. Говорили по-русски. — Так чей был голос? Ты его узнал? — Да. Это очень опасный человек, пан Нарбутт! Его зовут Гришка Худой Рот. Нарбутт с Гриневецким недоуменно переглянулись. — Какой еще Худой Рот? — Это страшный бандит, панове! Русский, беглый. Витольд Зенонович стукнул кулаком по столу. — В моей Варшаве есть беглый русский, а я об том не знаю?! Эрнест, как такое случилось? Почему агентура не донесла? Гриневецкий стал оправдываться перед своим помощником: — Так ведь большой город, не уследить за всеми! — В Варшаве не уследить за русскими бандитами? Пан надворный советник! Мы же не в Москве! — Сейчас дадим установку, быстро выясним… — Худой Рот. Что за дурацкое прозвище? — не успокаивался Нарбутт. — Как рот может быть худым? У преступника, видно, тонкие губы? — У русских «худой» означает еще и «плохой», — вставил Эрнест Феликсович. — Возможно, не губы тонкие, а зубы гнилые? — Есть и третье значение слова «худой», — пояснил Лыков. — Дырявый. — Дырявый рот? — удивились поляк и жмуд. — Да. Гришка Худой Рот — известная личность. В Петербурге числится в самых опасных негодяях. Убийца-гайменник, ни разу не был арестован, известен лишь по агентурным донесениям. Так что он не беглый, а находящийся в розыске. Кличку получил за привычку обливаться, когда пьет, — у парня щерба между зубами. |