Книга Любопытство наказуемо, страница 69 – Энн Грэнджер

Поттер, которого ее замечание совсем не обрадовало, раздраженно сказал:

— Только когда у меня болит грудь из-за тумана.

— Номер двадцать седьмой! — громко сказал я. — Девочка по фамилии Флинн.

Миссис Доусон снова потрогала свой пучок и рассеянно оглядела малышей.

— Вспомнить надо… Которая тут двадцать седьмая?

— Вон она, мамаша, — сказала Дотти, указывая на один ящик из-под апельсинов.

Она проворно подбежала к колыбели. Мы следили за ней, почти не дыша. Дотти вытащила младенца и повернулась к нам с довольной улыбкой:

— Ну вот, так и есть! Номер двадцать семь.

Ребенок тихо лежал у нее на руках. О том, что девочка не спит, можно было понять только потому, что она пошевелилась и слабо взмахнула в воздухе крошечным кулачком, как будто желая что-то схватить.

— Вы… уверены? — хрипло спросил Роуч.

— Ну да, конечно, уверена. Вот, видите… — Дотти задрала грязную рубашонку малышки и показала кусочек картона, примотанный к ножке бечевкой. — Я сама и написала ее номер. Я всех записываю, кто к нам поступает.

— Дотти у нас мастак по буквам. — В голосе миссис Доусон зазвучали нотки материнской гордости. — Выучилась в воскресной школе.

Я отставил кружку и подошел взглянуть на девочку. У нее были красивые голубые глаза, как у ее матери, но смотрела девочка безразлично. Такое выражение часто встречается на личиках брошенных детей, которых никогда не ласкали, над которыми никогда не ворковали матери. У миссис Доусон — я не сомневался — дети были заброшены двадцать три часа из двадцати четырех. Такие дети не плачут. Они уже поняли, что плач им не поможет. Меня переполнял гнев, но я понимал, что не имею права давать себе воли. Перевернув картонку, я прочел на ней каракули: «27 Флинн».

— Это она, — сказал я, обращаясь к Поттеру.

Чарлз Роуч поднялся. Он являл собой внушительное зрелище: солидный джентльмен с серебристыми бакенбардами, в парчовом жилете, с золотой цепочкой от часов. В этих грязных, переполненных яслях он казался Юпитером, который вот-вот свершит свой суд. Миссис Доусон встала и испуганно расправила складки на платье.

— Мы забираем мою внучатую племянницу и немедленно уходим отсюда, — объявил мистер Роуч.

— Как? — спросила практичная Дотти.

Вопрос был уместным. До стоянки кебов ребенка придется нести на руках. А так как в Уайтчепеле никаких стоянок кебов нет, возможно, нести ребенка по улицам придется далеко. О том, чтобы путешествовать с младенцем в омнибусе, не могло быть и речи — мы привлекли бы к себе ненужное любопытство.

— Прошу вас ненадолго отпустить с нами Дотти, — обратился я к миссис Доусон. — Она понесет малышку… Мы хорошо заплатим.

Глаза Дотти засверкали, но ее мать язвительно заметила:

— Так мы скоро разоримся. Я гораздо больше трачу на их одежки и прокорм, чем мне выделяет приход!

Мистер Роуч понял намек и полез во внутренний карман со словами:

— Позвольте, мадам, возместить ваши расходы.

Несмотря на его саркастический тон, миссис Доусон осталась невозмутимой. Рука ее взметнулась, как змеиный язык, и выхватила протянутый им банкнот.

— Ну вот, — сказала она, пряча деньги под лиф своего грязного платья, — я же говорю, человека благородного сразу видать.

Мы с облегчением покинули ее ужасный дом. Но что за странную процессию мы собой являли! Развлечение для любого зрителя! Возглавлял шествие Поттер; он старательно делал вид, что не имеет к нам никакого отношения. За ним семенила Дотти с младенцем на руках. Роуч, Моррис и я замыкали шествие.

Чарлз Роуч, который довольно долго молчал, наконец обрел дар речи. Его голос прерывался от ярости.

— Такое нельзя допускать! Эта… эта ведьма заботится о бедных детях не больше, чем… — Он осекся.

За миссис Доусон неожиданно вступился сержант Моррис.

— Других-то нет, сэр, — заметил он. — Приход платит ей немного. Ей приходится брать много ребятишек, чтобы хоть как-то заработать себе на жизнь. Я, сэр, ее не защищаю. Но на такую работу мало найдется охотников.

— Значит, я не успокоюсь, пока не изменю существующих порядков! — отрезал Роуч.

В его искренности я не сомневался, но сомневался в способности многое изменить. Приходские власти стремились делать как можно меньше, чтобы уменьшить поток просящих о помощи. Неимущий сирота — бремя на плечах почтенных налогоплательщиков и потому дело нежелательное. Каждый грош, который тратился на сирот, приходские власти отдавали скрепя сердце.

Поттер словно и не слышал слов Роуча. Он ускорил шаг и еще больше увеличил расстояние между нами. Наконец, мы увидели крытый четырехколесный экипаж и подозвали его.

— Кому передать ребеночка? — спросила Дотти.

— Берите, Моррис! — приказал я. — Вы у нас человек семейный.

Моррис послушно протянул руки, и на них переложили малышку номер двадцать семь.

— Вы что, собираетесь везти в моем кебе младенца? — возмутился возница. — Его еще, чего доброго, стошнит на мои подушки… а то и что похуже!

— Вам оплатят все неудобства, — громко сказал Чарлз Роуч.

Возница, как и миссис Доусон, сразу признал благородного человека и кротко ответил:

— Хорошо, сэр.

— У меня предложение, — сказал Моррис, когда мы отправились в путь, и наше средство передвижения загрохотало по булыжникам мостовой. — По-моему, нехорошо, если молодая леди, миссис Крейвен, впервые увидит свою малютку в таком виде… Давайте сперва заедем к нам домой. Моя жена искупает малышку и переоденет ее в красивое платьице. Я знаю, у нее отложены детские вещи. Обе наши дочери уже замужем, и миссис Моррис ждет не дождется внуков!

Так мы и поступили. Миссис Моррис и ее сестра при виде ребенка громко ужаснулись. Выхватив девочку у доброго сержанта, женщины унесли ее и через некоторое время вернули чистенькую, в накрахмаленном белом батистовом платьице. Девочка преобразилась, хотя пройдет еще какое-то время, прежде чем в ее голубые глазки вернется жизнь.

Мы повезли ее в Челси. Когда горничная впустила нас, в холл выбежала моя милая Лиззи с криком:

— Она у вас? Ах, пожалуйста, скажите, что она у вас!

— Она у нас, — сказал я.

Лиззи разрыдалась; я впервые увидел, как она плачет, хотя нам уже случалось попадать в переделки. Я отвернулся и довольно долго смотрел в окно, на пустынную улицу. Не выйдет ничего хорошего, если инспектор столичной полиции во время исполнения своих служебных обязанностей даст волю эмоциям.

Потом, конечно, мне уже не нужно было так сдерживаться.

— Клянусь тебе, Лиззи, — пылко сказал я, когда она вышла проводить меня на крыльцо. — Когда я понял, что малышка жива и невредима… точнее, настолько невредима, насколько это осуществимо, находясь на попечении миссис Доусон… мне захотелось прокричать: «Аллилуйя!»