Книга Кровь на палубе, страница 66 – Иван Любенко

Доброволец с масляным фонарем, видимо, больше всех дороживший жизнью, в сопровождении Капитона и еще двух корсаров спустился в трюм. Вскоре оттуда донеслись веселые гиканья, и на палубу, прямо впереди себя они вытолкнули закутанную в паранджу женщину.

– Lass! [31] – заревели десятки луженых глоток.

Русанов держал в руках опечатанный красной сургучной печатью свиток. Он тут же передал его Макфейну:

– Я в этих арабских письменах ни бельмеса…

Подсвечивая судовым фонарем, англичанин стал читать:

– «О великий и непобедимый султан, позволь мне, потомку рода Караманли, преподнести тебе этот дивный цветок, попавший в мой гарем шесть лет назад из тех далеких земель, где живут неверные. Девушка приняла ислам, и ее нарекли Чичек [32] . Она прекрасна, как весенний ландыш. Долгие годы в окружении моих опытных наставниц юная красавица постигала все премудрости изысканной любви, оставаясь при этом невинной. – Джон умолк на секунду и перевел взгляд на пленницу. Матросы тут же зашумели, требуя продолжения. – Это кроткое творение Аллаха обладает прекрасным голосом. Она выучилась играть на лютне и арфе и заливается пением подобно соловью. Эта птичка, мой повелитель, доставит тебе подлинное наслаждение. Прими ее в дар, о мой небесноподобный властелин! И да поможет Аллах твоим делам и святым помыслам!»

Тусклое мерцание фонаря на баке едва освещало палубу.

– Хотел бы я взглянуть на ее личико! – весело пробалагурил Тихомир и подошел к незнакомке. Едва он поднял руку, чтобы сорвать с нее паранджу, как в тот же миг раздался тихий, но вполне уверенный в своей правоте голос:

– Не позволяй ему осквернять меня, Капитон, – на русском языке выговорила девушка.

Русанов от изумления прирос к палубе.

– Капитон, это я, Люба, – проронила она.

Преодолев оцепенение, он выдавил:

– Кто?.. Любаша?.. Ты?.. Да как же это?.. Не может быть!

– Да-да, это я. Ради всего святого, отпусти меня и верни послание. Не убивай больше никого, не бери греха на душу, и Аллах тебя простит!

– Аллах? Ты сказала – Аллах? – воскликнул Капитон. – А как же станица и церковь у крепости? Как же мать, отец, твой маленький братишка?

– Я видела его. Семена оскопили, и он служит евнухом при гареме, – произнесла она удивительно спокойным голосом.

Потупив взоры, корсары молчали. А в глазах пленников затеплилась еще слабая, но уже вполне реальная надежда на спасение.

– Слушай мой приказ! – зычно распорядился Русанов. – Все, что имеет хоть какую-то ценность, перегрузить на «Тюльпан». Пушки выбросить за борт – они нам ни к чему. Поторопитесь! Надо управиться до рассвета! Пленницу отвести в каюту и к ней не прикасаться! Пусть плывут куда хотят, – он безразлично махнул рукой. – От своей доли я отказываюсь в пользу команды. Остальное Макфейн разделит как обычно.

Обрадованные обещанной прибавкой, моряки с трудолюбием муравьев таскали на шхуну мешки с мукой, бочки с оливковым маслом и вином.

Вскоре «Тюльпан» отшвартовался от изрядно облегченного купеческого барка и направился к Гибралтару. Светало. Русанов стоял на мостике, провожая взглядом удаляющиеся огни. Сзади неслышно подошел Макфейн и, положив ему руку на плечо, попытался приободрить друга:

– Не грусти. Это ее выбор. Тут уж ничего не поделаешь.

– Да Бог ей судья! Ты лучше скажи, Джон, как нам незаметно проскочить пролив? А то ведь твои земляки, чего доброго, вздернут нас на нашей же собственной рее. Слышал я, что у самого прохода Геркулесовых столбов дежурят английские фрегаты.

– Не волнуйся, – заговорщицки усмехнулся британец. – Я уже об этом позаботился. – Он указал рукой вверх – над парусами развевалось едва различимое полотнище трофейного ливийского флага.

Занималась заря, и первые солнечные лучи уже разрезали слитые воедино небо и море. Шхуна подходила к проливу.

Весть о приближении африканского берега принес сухой и обжигающий, будто исходящий от натопленной печи, ветер. Солнце палило нещадно. На черте горизонта возникла полоска суши, постепенно превратившаяся в очертания города. После скалистых берегов, преследовавших пароход от самого Константинополя, появление полупустынной равнины напомнило Ардашеву родные ставропольские степи. Только пахло здесь не душистым чабрецом, зверобоем или мятой, а выброшенными на берег водорослями. На юге, за городом, в солнечных лучах играли воды соленого озера Манзала. Отделенное от моря песчаной косой, оно сужалось местами до двухсот аршин. Именно на этом перешейке в 1859 году было начато строительство канала: вырыта гавань, по мелководью продолжен фарватер и с двух сторон поставлены каменистые молы.

В зеркальной дали восклицательным знаком чернело трехмачтовое судно, шедшее на пути из Суэца. «Королева Ольга» подошла к причалу. Спустили трап. Клим Пантелеевич и Вероника Альбертовна в составе большой группы сошли на берег. Их встретил местный «кавас» [33] в феске и все том же турецком костюме. Толстый улыбчивый провожатый рассказывал на ходу историю возникновения города. Но и без него было понятно, что Порт-Саид находился еще в поре раннего детства. Двухэтажные дома, обрамленные деревянными балкончиками на длинных колоннах, – единственная достопримечательность водных ворот Египта, не считая нескольких булыжных мостовых. Вокруг – песок и раковины. На единственной площади – гостиница «Франция» с собственным бассейном и садом из финиковых пальм. Неподалеку шла бойкая торговля медной кухонной утварью, птицами и зверьем. Попугаи кричали и раскачивались в деревянных клетках: серые – с розовыми головками; зеленые – с задранными вверх хвостами; красные – с глупым и доверчивым видом. На привязях покорно сидели забавные обезьянки. Безродные щенята, выдаваемые за чистопородных псов, неумело пили жидкую грязь из луж, и их розовые язычки просвечивались на солнце.

Лавки ломились от китайских статуэток и ост-индского антиквариата. Бронзовые безделушки почти ничего не стоили, и Богославский, невзирая на робкие упреки жены, принялся скупать одну безделицу за другой, совсем не замечая, как стремительно худеет его бумажник. Местная детвора окружила денежного вояжера и клянчила копеечку. Кажется, что в этот момент все без исключения дети Египта высыпали на тротуар просить милостыню. Их шумные ватаги безошибочно определяли в толпе русских, славившихся среди арабов неслыханной щедростью, и словно полчища саранчи преследовали их до тех пор, пока не получали новую порцию звонкой монеты. Дождавшись, наконец, когда господин остановится и полезет в карман за пиастрами, они начинали невообразимо громко кричать и тянуть к прохожим грязные ладошки. Счастливцы, которым доставались монетки, сразу же бежали покупать сахарный тростник – местную дешевую сладость – и с превеликим удовольствием сосали его приторный стебель, отдающий вкусом древесины. Те же, кто остался ни с чем, смотрели на вояжеров глазами голодных волчат.