Книга Гипнотизер, страница 86 – Ларс Кеплер

После позднего обеда в «Сталльместарегорден» я вернулся в Каролинскую больницу. Дул прохладный ветер, но по улицам и фасадам домов струился свет весеннего солнца.

Я избавился от беспокойства за Шарлотте, решив, что переживание оказалось слишком сильным и ей понадобилось время, чтобы привести в порядок лицо и чувства. Кроны деревьев на Северном кладбище ходили волнами под ветром и солнцем.

Сегодня Беньямина заберет Кеннет, он обещал прокатить его на полицейской машине по дороге из детского сада. Беньямин поспит у него — мне надо было работать допоздна, а Симоне собралась в театр с подругами.

Я обещал той студентке-медичке, Майе Свартлинг, еще раз побеседовать с ней. Оказалось, что я с нетерпением и удовольствием жду этого разговора — ведь в случае с Шарлотте моя теория в принципе подтвердилась.

Я вышел из приемной и пошел к своему кабинету. В больничном холле никого не было, за исключением нескольких пожилых женщин, ждавших, когда за ними приедет машина. Погода стояла прекрасная: пыль неслась в столбах света, слепило солнце. Хорошо бы сегодня вечером пробежаться, проверить, на какую скорость я способен.

Когда я подошел к кабинету, у дверей уже ждала Майя Свартлинг. Ее полные, накрашенные красной помадой губы раздвинулись в широкой улыбке, а заколка в угольно-черных волосах сверкнула, когда она поклонилась и приветливо-шутливо спросила:

— Надеюсь, господин доктор не передумал насчет интервью номер два?

— Конечно, нет, — сказал я; стоя перед ней и отпирая дверь, я ощутил какую-то щекочущую пустоту в теле. Когда она следом за мной входила в кабинет, наши глаза встретились, и я заметил в ее взгляде неожиданную серьезность.

Внезапно я ощутил свое собственное тело, свои ноги, свой рот. Доставая папку с бумагой, ручкой и блокнотом, Майя покраснела.

— С тех пор как мы виделись в последний раз, было что-нибудь новое? — спросила она.

Я принес Майе чашку кофе с кухоньки, а потом начал рассказывать о сегодняшнем удачном сеансе.

— Думаю, мы нашли обидчика Шарлотте, — сказал я. — Того, кто довел ее до такого страшного состояния, что она снова и снова пытается покончить с собой.

— И кто это?

— Собака, — серьезно сказал я.

Мария не засмеялась. Она хорошо подготовилась и знала один из моих тезисов, самый смелый и очевидный, пришедший из древних сказок: человек в образе животного — один из старейших способов сообщить о том, что нельзя упоминать, что слишком страшно или притягательно.

Для моих пациентов это был способ осмыслить то, чего они не могли осмыслить: как тот, кто должен защищать и любить, вместо этого причиняет самое страшное из мыслимых зол.

Мне было легко говорить с Майей, почти подозрительно легко. Она, не будучи специалистом, хорошо разбиралась в теме, задавала разумные вопросы и оказалась великолепным слушателем.

— А Марек Семиович? Как с ним? — спросила она и покосилась на ручку.

— Вы уже знаете о его прошлом. Он приехал сюда как беженец в разгар войны в Боснии, а залечить ему помогли только физические раны.

— Так.

— Он интересен для моего исследования, хотя я все еще не понял до конца, что с ним произошло. Когда я погружаю его в глубокий гипноз, он всегда попадает в одну и ту же комнату, вспоминает одно и то же: его заставляют мучить знакомых, мальчишек, с которыми он когда-то играл, — а потом что-то происходит.

— Под гипнозом?

— Да. Он отказывается идти дальше.

Майя что-то записала, полистала блокнот и подняла глаза.

Я решил не рассказывать о Лидии — как она соскользнула со стула под гипнозом. Вместо этого я начал излагать свои мысли о том, что свободная воля в гипнозе ограничена только неспособностью человека лгать самому себе.

Время шло, стало вечереть. Коридор за дверью моего кабинета был тихим и пустынным.

Майя сложила вещи в портфель, затянула шаль на шее и встала.

— Время пролетело незаметно, — извиняющимся тоном сказала она.

— Спасибо за беседу, — ответил я и протянул ей руку.

Майя поколебалась, но потом спросила:

— Можно вечером пригласить вас на стаканчик?

Я поразмыслил. Симоне с подружками отправится в Народную оперу на «Тоску» и вернется домой поздно. Беньямин спал у деда, а сам я собирался весь вечер работать.

— Не исключено, — ответил я с ощущением, будто делаю что-то противозаконное.

— Я знаю одно местечко на Рослагсгатан, — сказала Майя. — Называется «Петерсон — Бергер», там очень просто, но ужасно приятно.

Я просто ответил: «Идет», взял куртку, погасил в кабинете свет, вышел и запер дверь.

Мы прокатились на велосипедах мимо Хагаперкена, вдоль Бруннсвикена и спустились к Норртуллу. Улицы были почти пустыми. Времени — не больше половины восьмого. Весна дрожала в деревьях, в светлых голосах птиц.

Мы поставили велосипеды напротив маленького парка у старой таверны «Клаэс по Хёрнет». Войдя в ресторан и встретив приветливый взгляд хозяйки, я заколебался. Следует ли мне быть здесь? Что отвечать, если Симоне позвонит и спросит, чем я занимаюсь? Неприятное чувство нахлынуло и прошло. Майя — коллега, мы хотим продолжить наш разговор. Все равно Симоне сегодня вечером нет дома. Наверное, сейчас она с подругами как раз пьет вино в Народной опере.

У Майи был мечтательный вид. Я не понимал, что она вообще делает здесь со мной. Ослепительно красивая, юная, открытая. Я как минимум лет на пятнадцать старше ее и женат.

— Обожаю их куриный шашлык с кумином, — сказала она и пошла вперед, к столу в дальней части зала.

Мы сели, и к нам тут же подошла женщина с кувшином воды. Майя подперла щеки руками, посмотрела на стакан и тихо сказала:

— Если нам надоест, можно поехать ко мне домой.

— Майя, вы что, кокетничаете со мной?

Она засмеялась, и ямочки на щеках стали глубже.

— Мой папа всегда говорил, что я такой уродилась. Невыносимая, говорил, кокетка.

Я понял, что ничего не знаю о ней — о ней, явно глубоко изучившей все, что я делал.

— Ваш отец тоже был врачом? — спросил я.

Она кивнула:

— Профессор Ян Э. Свартлинг.

— Нейрохирург? — впечатлялся я.

— Или как там называется, когда кто-то копается в чужих мозгах, — горько ответила Майя.

В первый раз улыбка исчезла с ее лица.

Принесли заказанное. Ситуация все больше раздражала меня, я пил слишком быстро и заказал еще вина. Меня словно нервировали, лишали уверенности в себе взгляды официантов, их явная убежденность в том, что мы — парочка. Я опьянел, не глядя подписал счет, сгреб чек и промахнулся мимо корзины для бумаг в гардеробе. На улице, в теплом вечернем воздухе, я вознамерился ехать домой. Но Майя махнула на какую-то дверь и спросила, не хочу ли я подняться, посмотреть, как она живет, и выпить чашку чая.