Книга Контракт Паганини, страница 111 – Ларс Кеплер

Не хватало только подписи Акселя.

Сын Рафаэля, Питер, вошел в зал; у него было бледное отсутствующее лицо. Питер нес красивейшую скрипку — темно-красный инструмент с изогнутым корпусом. Аксель сразу понял, что это Амати — настоящий Амати, за которым хорошо ухаживали.

— Кажется, я уже упоминал о нем. Думаю, известная музыка будет соответствовать тому, что мы сейчас сделаем, — ласково сказал Гуиди. — Это скрипка его матери… а давным-давно на ней играл Никколо Паганини.

— Ее создали в шестьсот пятьдесят седьмом году. — Питер вынул из карманов ключи и мобильный телефон, бросил их на стол и положил скрипку на плечо.

Дотронулся смычком до струн и протяжно заиграл. Аксель мгновенно узнал мелодию — вступление к самому известному произведению Паганини. «Каприс № 24», который считается самым трудным произведением в мире. Юноша играл словно под водой. Слишком медленно.

— Это очень выгодный контракт, — тихо заметил Рафаэль.

Небо все еще было светлым, панорамные окна отбрасывали в салон обильный серый свет.

Аксель подумал о Беверли — как она забиралась к нему в кровать в психиатрической клинике и шептала: «Вокруг тебя свет, я увидела его еще в коридоре».

— Как по-вашему, вы готовы? — спросил Рафаэль.

Аксель не вынес пустых глаз Рафаэля. Он отвел взгляд и взял лежавшую перед ним ручку. Услышал, как колотится сердце, и попытался скрыть, что тяжело дышит.

На этот раз он не станет рисовать приветственные рожицы. Он поставит свою подпись и будет молиться, чтобы Рафаэль Гуиди остался доволен и позволил ему вернуться в Швецию.

Аксель почувствовал, как ручка дрожит у него в пальцах. Он обхватил кисть другой рукой, чтобы унять дрожь, перевел дыхание и осторожно подвел перо к пустой строке.

— Подождите, — сказал Рафаэль. — Прежде чем вы что-нибудь подпишете, я хочу убедиться, что вы останетесь лояльны ко мне.

Аксель поднял на него глаза.

— Если вы на самом деле согласны превратить свой кошмар в реальность в случае нарушения договора, докажите это, поцеловав мне руку.

— Что? — прошептал Аксель.

— Мы заключаем контракт?

— Да.

— Так поцелуйте мне руку, — кривляясь, сказал Рафаэль, словно изображая дурачка из старинной пьесы.

Мальчик играл все медленнее. Он пытался заставить пальцы двигаться живее, менял аппликатуру, но ошибался при сложных перестановках, запинался, потом продолжал играть.

— Не останавливайся, — сказал Рафаэль, не глядя на него.

— Для меня это слишком сложно. И я плохо играю.

— Питер, стыдно сдаваться, даже не…

— Знаешь что, играй сам! — перебил мальчик.

Лицо Рафаэля сделалось похожим на пыльный обломок скалы.

— Будешь делать, что я говорю, — сказал он с деланым спокойствием.

Юноша замер, уставившись в пол. Рука Рафаэля потянулась к молнии спортивной куртки.

— Питер, мне понравилось, как ты играешь, — спокойно произнес он.

— Кобылка покосилась, — почти шепотом подсказал Аксель.

Питер посмотрел на скрипку и покраснел.

— Ее можно исправить? — спросил он.

— Тут нет ничего сложного. Если хочешь, я поправлю.

— Это надолго? — спросил Рафаэль.

— Нет.

Аксель отложил ручку, взял у мальчика скрипку, повертел, ощутил легкость инструмента. Раньше ему не доводилось держать в руках ни настоящую Амати, ни инструмент, на котором играл Паганини.

У Рафаэля зазвонил телефон. Он взглянул на номер, поднялся, отошел в сторону и стал слушать.

— Не выходит, — проговорил он со странным выражением на лице.

На его губах мелькнула удивленная улыбка; он что-то резко сказал телохранителям. Те вместе с Рафаэлем вышли из столовой и побежали вверх по лестнице.

Питер внимательно наблюдал, как Аксель отвязывает струны. В инструменте что-то скрипнуло. Резонатор усиливал сухой звук от его пальцев. Аксель осторожно подвинул подставку и снова натянул струны.

— Получилось? — прошептал Питер.

— Да, — ответил Аксель, настраивая скрипку. — Попробуй, сам услышишь.

— Спасибо. — Питер взял у него инструмент.

Аксель увидел на столе его мобильный телефон и сказал:

— Играй. Ты уже одолел первый пассаж и подходил к пиццикато.

— Вы меня смущаете. — Питер отвернулся.

Аксель присел на стол, осторожно протянул руку за спину, нащупал телефон и случайно толкнул его. Телефон бесшумно завертелся на столе.

Все еще стоя спиной к Акселю, Питер положил скрипку на плечо и поднял смычок.

Аксель схватил телефон, зажал его в руке и немного отодвинулся.

Питер опустил смычок на струны, но почти сразу оборвал звук, повернулся и посмотрел мимо Акселя.

— Мой телефон, — сказал он. — Он лежит у вас за спиной?

Аксель выпустил аппарат из руки и позволил ему скользнуть по столу. Потом повернулся и снова взял его.

— Посмотрите, пожалуйста, я не получил сообщение? — спросил мальчик.

Аксель взглянул на дисплей. Телефон был в зоне действия, хотя они находились в открытом море. Вероятно, на яхте была своя спутниковая станция.

— Сообщений нет, — ответил Аксель и положил телефон на стол.

— Спасибо.

Аксель все еще стоял у стола, когда Питер заиграл продолжение каприса, медленно и неритмично.

Мальчик был не без дарования, он много занимался, но справиться с произведением не мог. Однако скрипка звучала так дивно, что Акселю бы доставило удовольствие, даже если бы ее струны дергал малыш. Аксель снова прислонился к столу, слушая и пытаясь нащупать телефон.

Питер изо всех сил старался найти правильное положение на струнах, теряя из-за этого темп. Он остановился и начал снова; Аксель тем временем искал телефон. Он медленно переместился к аппарату, но не успел дотянуться до него. Питер взял не ту ноту, оборвал игру и снова обернулся к Акселю.

— Очень трудно, — признался он и сделал еще одну попытку.

Снова неверный звук.

— Не получается. — Он опустил скрипку.

— Если поставить безымянный палец на струну «ля», то будет легче…

— Вы не могли бы показать?

Аксель взглянул на лежащий на столе телефон. Снаружи бродили солнечные зайчики, и Аксель повернулся к панорамному окну. Море было удивительно гладким и пустынным. Внизу гремели моторы — непрерывный шум, которого он раньше не замечал.

Питер передал ему инструмент. Аксель положил скрипку на плечо, немного подтянул смычок и заиграл произведение с начала. Текучее печальное вступление быстро полилось в пространство. Звук у скрипки был не густым, но удивительно мягким и чистым. Музыка Паганини кружилась все быстрее и выше, подгоняя сама себя.