Книга Кровь и лед, страница 21 – Роберт Мазелло

Двое мужчин в гостиной гоготнули.

Фитцрой остановился, помедлил немного и, не оборачиваясь, произнес:

— Chacun à son goût, [9] Синклер. Кому же знать, как не тебе.

Толстяк вышел из комнаты, увлекая за собой трофей, обреченно плетущийся следом, а к Синклеру подошла мадам Эжени и укоризненно цокнула языком.

— Ну почему вы сегодня такой сварливый? Прямо сами на себя не похожи, милорд. — Синклер не был лордом — по крайней мере пока. Просто мадам Эжени любила польстить клиентам и частенько величала их именно таким образом. — Мистер Фитцрой хорошо заплатил за привилегию.

— Какую привилегию?

Мадам Эжени отпрянула, словно поразившись его несообразительности.

— Девочка — пока никем не сорванный бутон.

Девственница? Даже в нынешнем не совсем трезвом уме Синклер соображал, что в этой профессии девственницы на вес золота. За них назначали дополнительную плату не только потому, что те по определению были безопасными, как крепость, но еще и потому, что снискали репутацию способных излечивать от некоторых венерических инфекций. Все это, разумеется, было полнейшей чушью, и в другое время Синклер уже давно выбросил бы из головы подобные мысли — ну какое ему дело? — если бы не затравленный взгляд юной девушки. Либо она обладает таким недюжинным актерским талантом, что ее хоть сейчас отправляй на сцену в Ковент-Гарден, либо он и впрямь увидел неподдельный страх. Не существовало закона, запрещающего заниматься проституцией, а возраст согласия наступал в двенадцать лет; многих девушек ее нежного возраста каждый день развращали на вполне законных основаниях. За «привилегию» Фитцрой отвалил никак не меньше двадцати пяти, а то и тридцати фунтов.

— Уймись, — попытался успокоить приятеля Рутерфорд. — Тебе жить по соседству с этим боровом еще долгие годы. Лучше не ссориться.

Мадам Эжени подмигнула одной из женщин с ярко-рыжими волосами, ниспадающими на белые обнаженные плечи, и та игриво подняла Синклера с тахты и усадила на двухместный диванчик под картиной с изображением нимфы, убегающей от сатира. Появился слуга с джином.

Француз уселся на место деревенской девушки за фортепиано и теперь играл, насколько позволяло его состояние, нечто заунывное из репертуара герра Моцарта.

Рыжая представилась — Марибет — и попыталась вовлечь Синклера в светскую беседу. Для начала спросила о его кавалерийском полке и о том, куда их могут перебросить, не забыв при этом выразить глубочайшее беспокойство — несколько преждевременное, на взгляд Синклера, — за его безопасность. Между тем у Синклера не выходила из головы девушка с нескладной фигурой и испуганным взглядом, которую в сопровождении золотозубого Джона-О уволокли на верхний этаж.

У Синклера когда-то была сестра. Она умерла примерно в таком же возрасте от чахотки.

— Ну хватит уже! — крикнул один из посетителей Ле Мэтру. — Сыграйте нам какую-нибудь популярную песню. Если бы я хотел посетить консерваторию, то прихватил бы с собой жену.

По гостиной прокатились хохот и аплодисменты, и Француз принялся наигрывать слезливую интерпретацию песни «В горах мое сердце». Покончив с ней, следующую песню он заиграл так, что слышно было на улице.

Вдруг сверху послышался крик.

Все вокруг предпочли его не замечать, хотя Француз на секунду все-таки прервал игру, а Марибет как раз в этот момент приспичило поправить пуговицы и воротник на гимнастерке Синклера. Какой-то пожилой господин с довольно немолодой брюнеткой под рукой как ни в чем не бывало продолжил медленное восхождение по лестнице. Синклер прислушался и, несмотря на то что Suite des Dieux находились этажом выше, отчетливо различил приглушенный плач и звук падения на пол чего-то тяжелого.

— Table d’hôte [10] только что накрыли, — объявила мадам Эжени, похлопав в ладони. — Пожалуйста, джентльмены, отведайте le canard aux cerises [11] и устрицы.

Несколько гостей, в том числе Рутерфорд, поднялись с мест и направились в буфет в соседнюю комнату. Но Синклер незаметно отделился от них и пошел к лестнице. По счастью, Джон-О как раз встречал трех пьяных завсегдатаев борделя, принимая у них шляпы и плащи, поэтому Синклеру удалось прошмыгнуть наверх незамеченным.

Нужный ему номер располагался на втором этаже прямо над крыльцом; пару раз Синклер и сам занимал эти апартаменты. Кроме того, он знал, что дверь номера, как и все двери в салоне Афродиты, не запиралась. Специфика предприятия предполагала, что в случае необходимости мадам Эжени или Джон-О должны иметь возможность немедленно войти в любое из помещений.

Стараясь не сходить с ковровой дорожки, устилающей пол коридора, он подкрался к номеру и приложил ухо к деревянной двери. Синклер помнил, что апартаменты состояли из двух помещений — прихожей, скромно обставленной мебелью из кленовой древесины, и спальни с широкой кроватью под пологом на четырех столбиках. До него донеслись недовольный рокот голоса Фитцроя в спальне и всхлипывания девушки.

— Тебе придется, — сказал Фитцрой, повышая голос.

Девушка вновь слезно заголосила, то и дело обращаясь к нему «сэр»; судя по звуку, она осторожно и очень медленно перемещалась по комнате. На пол грохнулась не то ваза, не то бутылка и со звоном разбилась.

— За это я платить не буду! — рявкнул Фитцрой, после чего послышался свист рассекаемого воздуха и девичий вскрик.

Синклер рывком распахнул дверь и ворвался в прихожую. Фитцрой стоял, обнаженный до пояса, с подтяжкой в руке; другая подтяжка свисала с белых брюк.

— Синклер! Какого черта!

Девушка, совершенно голая, прикрывала себя окровавленной простыней. От слез, текущих ручьем, румяна и пудра размазались по щекам.

— Проклятие, это какую надо иметь наглость, чтобы вламываться! — рявкнул Фитцрой, двинувшись в сторону канапе, на котором была разбросана его одежда. — Где Джон-О?!

— Одевайся и проваливай отсюда.

Фитцрой, чье пузо отвисало, словно набитая хозяйственная сумка, процедил:

— Нет, уйдешь ты.

Он выхватил из жакета маленький серебристый пистолет наподобие тех, что любят носить шулеры. Синклер нисколько не удивился.

Девушка, решив воспользоваться шансом, прошмыгнула между ними и выскочила из номера.

Вид пистолета не поколебал решимости Синклера. Скорее, напротив, разжег запал еще сильнее.

— Жалкий жирный трус! Если уж посмел целиться в меня этой штукой, то лучше сразу пускай ее в ход.

Он угрожающе двинулся вперед. Фитцрой попятился к окнам.

— И пущу! Вот увидишь, пущу!