Книга Страж, страница 10 – Роберт Мазелло

Эзру она нашла в уголке для завтрака. Он торопливо поглощал рогалики, сливочный сыр, сок и кофе. День выдался солнечный. Из окон открывался прекрасный вид на текущую далеко внизу Ист-Ривер, на лежащий еще дальше Квинс. Кимберли и не подозревала, что отсюда можно было увидеть старый дом, в котором она снимала квартирку, когда только приехала в Нью-Йорк с короной «Мисс Милуоки» в шерстяной сумке.

— Доброе утро, Эзра! — приветливо сказала Кимберли. — Хорошо спалось?

— Да, очень хорошо.

Хотя по его виду этого нельзя было сказать. Он не побрился, под глазами набухли мешки, и вообще для парня, который столько лет провел на Ближнем Востоке — там ведь должно быть жарко и солнечно? — кожа у него была нездорово-бледной. «В тени под скалой он там жил, что ли?» — подумала Кимберли.

— Ты не возражаешь, если я к тебе присоединюсь?

— Вовсе нет, — ответил Эзра, хотя по лицу было видно, что ему это совсем не в радость.

Для Кимберли это тоже было испытанием, но если она хотела подружиться с этим… отпрыском и выяснить, что же на самом деле происходит, — это был как раз подходящий случай.

— Ты видел отца утром, до того, как он уехал?

— Несколько минут. Он сказал, что мы поговорим вечером.

Кимберли уселась за маленький стеклянный столик, а когда вошла Гертруда, спросила у нее, где кухарка.

— Ужин вчера закончился так поздно, что я разрешила ей прийти к полудню.

— О, если так, то мне придется попросить тебя приготовить мой обычный завтрак — маленькую пиалу гранолы со свежими фруктами, йогурт без добавок и черный кофе.

— Не хочешь еще чего-нибудь, Эзра? — никак не отреагировав на просьбу Кимберли, спросила Гертруда. — Может быть, сварить тебе яиц так, как ты любил, с крошеной мацой?

Кимберли была не глупа. Она прекрасно поняла, что Гертруда медлит нарочно, демонстрирует неповиновение, но также она поняла, что сейчас лучше помолчать.

— Спасибо, Гертруда, больше ничего не нужно, — ответил Эзра.

Домоправительница наконец отвернулась и, шурша подолом длинной черной юбки, задевавшим ее толстые лодыжки, ушла на кухню. Кимберли услышала шум, доносившийся оттуда, и даже это ее раздражало.

— Я так рада, что тебе удалось поздороваться с мэром вчера вечером. Когда ему удается просто расслабиться с друзьями, он такой милый и забавный. Но у нас еще будут званые ужины и ты успеешь с ним поближе познакомиться.

Эзра рассеянно кивнул и сделал глоток кофе.

— Вчера было столько гостей, — продолжала Кимберли, — что мы с тобой почти совсем не успели поговорить. Что заставило тебя вернуться в Нью-Йорк?

Эзра перевел взгляд на окно и несколько секунд молчал.

— Моя работа в Израиле закончена.

Поскольку Кимберли имела смутное представление о том, что это была за работа — ей это было неинтересно, — она не стала больше говорить об этом.

— Ты собираешься остаться здесь, в смысле в Нью-Йорке?

— Я еще не решил.

— Ты знаешь, что можешь жить у нас столько, сколько пожелаешь, — сказала Кимберли. — Отец очень рад твоему возвращению, я знаю.

Вошла Гертруда, принесла завтрак для Кимберли на лакированном подносе. Она поставила поднос на столик и была готова уйти, но Кимберли ее остановила.

— Нет-нет, — сказала она, — боюсь, в этом доме мы не едим с подносов. — Не могла ли бы ты все поставить на стол?

Гертруда вернулась и поставила на стол все, что было на подносе: пиалу с гранолой, йогурт и чашку кофе. Глядя исключительно на Эзру, она проговорила:

— Я скоро пойду по магазинам. Хочешь, куплю тебе пирожных «Маленький школьник»? Ты их так любил.

— Конечно, — улыбнулся Эзра. — Сто лет их не ел.

«Долго еще, — злобно думала Кимберли, — мне придется мириться с этими противными маленькими издевками?» Сэмом она управляла довольно успешно, но его слуги — совсем другое дело. Все эти люди, служившие семейству много лет: Гертруда, кухарка Трина, шофер дядюшка Мори. Кимберли казалось, что она живет в какой-то деревне из старого фильма о Франкенштейне. Когда она навещала своих друзей, точнее своих новых друзей, она видела, что их слуги носят подобающую униформу и знают, как нужно прислуживать и как себя вести. А с прислугой Сэма ей все время было не по себе. Порой Кимберли признавалась себе в том, что она их всех немного побаивается. Когда они говорили между собой на идише (или как он там еще назывался, этот их язык), она прекрасно понимала, находясь рядом с ними, что говорят о ней.

Кимберли решила, что пора брать быка за рога.

— Эзра, — сказала она, аккуратно уложив салфетку на колени, туго обтянутые юбкой, — ты никогда не задумывался о том, чтобы поработать у своего отца? — В действительности для нее это было бы настоящим кошмаром. — Хочешь, я поговорю с ним об этом?

Она догадывалась, что для Эзры это было еще большим кошмаром.

Эзра посмотрел на Кимберли. Она понимала, что он видит ее насквозь. Но это ее нисколько не волновало — они с самого начала почти ничего не скрывали друг от друга. Играли, так сказать, «в открытую». Еще тогда, когда прежняя миссис Метцгер угасала в онкологической клинике Слоуна-Кеттеринга, Кимберли встречалась с Сэмом и сын узнал об этом. Кимберли многое могла бы ему объяснить: как она пыталась уговорить Сэма подождать, как ей все время казалось, что это неправильно, и как все это случилось. Может быть, она все же время от времени немного подталкивала развитие событий — как в тот раз, когда солгала, что ее босс в рекламном агентстве потребовал, чтобы Сэм самолично одобрил ряд снимков, — и это позволило ей оказаться в его квартире в тот вечер, когда она была просто убийственно одета. Но какой сейчас в этом был смысл? Это все было древней историей. И, на взгляд Кимберли, ни капельки не касалось Эзры. Это было не его дело, черт бы его побрал! Настало время ему смириться и повзрослеть.

— Не думаю, что это хорошая идея, — сказал Эзра.

Кимберли постаралась понять, что он имеет в виду: работу на отца или то, чтобы разрешить ей замолвить за него словечко.

— Меня никогда особенно не интересовала недвижимость.

— Что же тебя тогда интересует? Чем ты хочешь заниматься, вернувшись в Америку?

— Продолжать свою научную работу.

Опять он о своей работе.

— В чем она заключается конкретно?

— Она заключается в научных исследованиях.

— И ты сможешь проводить свои исследования здесь? Тебе не нужно для этого возвращаться в Израиль или еще куда-то ехать?

— Нет.

Кимберли стало тоскливо. Этот молокосос — ведь он был ровесником ее брата Уэйна, вот только Уэйн мог бы его одним пальцем уложить — явно собрался торчать в отцовском доме до скончания веков. Это могло стать не просто маленькой помехой на пути осуществления всех замыслов Кимберли. Это могло стать нешуточной преградой.