Книга Белая дорога, страница 7 – Джон Коннолли

Клайд Бенсон зашелся криком, и пошло-поехало.

Малыш Том нырнул за стойкой бара, ища под раковиной обрез. Клайд Бенсон пнул стульчик в Ангела и кинулся к двери. Он почти добежал до туалета, когда рубаха на его плече вздулась и лопнула в двух местах. Он шатнулся и, истекая кровью, через заднюю дверь исчез в темноте. Сделавший эти выстрелы Ангел устремился следом.

Внезапно смолкли сверчки, а ночное безмолвие обрело странную напряженность, как будто сама природа дожидалась итога происходящего в баре. К тому моменту, как Ангел настиг Бенсона, тот, безоружный и окровавленный, почти успел пересечь парковку, но от подножки грянулся на пыльную землю, окропив ее при этом кровью. Он пополз к высокой траве, как будто та могла каким-то образом обеспечить ему безопасность. Снизу под грудь его поддел ботинок, перевернув на спину; от нестерпимой муки Бенсон зажмурился. Когда он снова открыл глаза, над ним стоял тот, в попугайской рубашке, целя прямо в голову.

— Не делай этого, — взмолился Бенсон. — Пожалуйста.

Лицо стоящего сверху, более молодого, было бесстрастно.

— Ну, прошу тебя. — Грудь Клайду Бенсону рвали рыдания. — Я покаялся в своих грехах. Я обрел Христа.

Палец на курке напрягся, и человек по имени Ангел произнес:

— Значит, тебе не о чем волноваться.

Во тьме ее зрачков виден горящий человек. Пламя рвется, пускает побеги по его голове и рукам, глазам и рту. Нет ни кожи, ни волос, ни одежды. Есть только огонь в форме человека и боль в форме огня.

— Бедный ты мальчик, — шепчет женщина. — Бедный, бедный мальчик.

В ее глазах скапливаются слезы, тихо струятся по щекам. Пламя начинает мигать, колебаться. Рот горящего открывается безгубой прорехой и вытесняет слова, которые различает лишь женщина. Огонь утихает, из белого превращается в желтый, и наконец остается лишь людской силуэт — черное на черном. Но вот исчезает и он — теперь лишь деревья вокруг и ощущение теплой женской ладони на руке у мальчика.

— Пойдем, Луис. — Бабушка ведет его обратно к дому.

Горящий человек умиротворен. Он упокоился.

Малыш Том поднялся, держа в руках обрез, но не увидел в помещении никого, кроме мертвеца на полу. Шумно сглотнув, Том тронулся влево, к концу стойки. На третьем шаге дерево раскололось, и Малыша Тома прошили пули, раздробив левую тазовую кость и правую голень. Вякнув, он грохнулся как подкошенный, но не унялся, пока не высадил содержимое обоих стволов в гниловатую стойку. В грохоте выстрелов дождем сыпались труха, щепки и битое стекло. Чувствовался запах крови, пороха и пролитого виски. Когда грохот стих, сквозь металлический звон в уши проникали только звуки капающей жидкости и сыплющейся трухи.

И еще слышались шаги.

Покосившись влево, он увидел стоящего над собой Луиса. Ствол «ЗИГа» смотрел Малышу Тому в грудь. В пересохшем рту оставалась смешанная с опилками слюна, и Том сглотнул. Бедренная артерия была разорвана; он попытался зажать рану ладонью, но кровь продолжала неудержимо струиться сквозь пальцы.

— Кто ты? — выдавил Малыш Том.

Снаружи грянули два выстрела, это оборвалась в глинистой рытвине жизнь Клайда Бенсона.

— Еще раз, последний: ты помнишь человека по имени Эррол Рич?

Малыш Том повел головой из стороны в сторону.

— Твою мать, да откуда же…

— Тогда напомню: ты его сжег.

«ЗИГ» смотрел теперь бармену в переносицу. Малыш Том прикрыл рукой лицо.

— А-а, помню, — сказал он сквозь растопыренную пятерню. — Да-да, боже, я же там был. Сволочи, что они с ним сделали…

— Это сделал ты.

Малыш Том замотал по полу головой:

— Нет-нет, ты че! Я там был, но его и пальцем не тронул!

— Не лги мне. Просто сознайся. Говорят, признание идет душе на пользу.

Наклонив ствол, Луис сделал выстрел. Там, где у Тома кончалась правая ступня, брызнули ошметки дубленой кожи и кровь. Он взвизгнул, когда ствол переместился с правой ступни на левую. Слова заклокотали кипящей смолой в бочке:

— Перестань, прошу тебя, не надо. Боже, больно-то как. Ты прав, мы это сделали. И я обо всем сожалею. Мы ж все молодые были, невесть что вытворяли. Я знаю, знаю, нехорошо вышло, ужасно. — Глаза Тома молили о пощаде. Он истекал потом; чего доброго, расплавится. — Думаешь, проходит день, чтобы я о том не вспомнил, не покаялся в содеянном?

— Нет, — ответил Луис. — Не думаю.

— Не делай этого, — запричитал Малыш Том, протягивая умоляюще руку, — прошу тебя. Я найду способ искупить вину. Ну пожалуйста.

— У меня есть такой способ, — сказал на это Луис.

И Малыш Том Рудж перестал жить.

В машине Ангел с Луисом разобрали пистолеты, каждую деталь протерев чистой тряпицей. Части оружия они дорогой рассеяли по полям и ручьям. Они ехали не разговаривая, пока не отдалились от бара на много миль.

— Ну, как ощущение? — прервал наконец молчание Луис.

— Да ничего, — отозвался Ангел. — Вот только спина болит.

— Как тебе Бенсон?

— Нехороший человек. Заслуживал смерти.

— Они все заслуживали.

Видно было, что Ангел думает о чем-то другом, постороннем.

— Ты пойми правильно, — сказал он. — То, что мы с тобой там устроили, меня не заботит. Просто от того, что я его убил, лучше мне не стало — если это то, что ты имеешь в виду. Когда я жал на спуск, перед глазами у меня был не он, не Клайд Бенсон, а Фолкнер.

Оба опять смолкли. Мимо плыли темные поля, тянулись вдоль горизонта силуэты скрюченных домишек.

Молчание на этот раз нарушил Ангел.

— Птахе надо было его тогда, при удобном случае, грохнуть.

— Может быть.

— Никаких «может быть». Надо было сжечь его, и все.

— Птаха не такой, как мы. Слишком много чувствует, думает. Переживает.

— Думать и чувствовать — не одно и то же, — сказал Ангел со вздохом. — А тот старый хер, получается, никуда не делся. И пока жив, всем нам угрожает. — Луис за рулем молча кивнул в темноте. — И меня вон как исполосовал. Так что я себе зарок дал: никто и никогда больше не будет меня резать. Ни-кто.

— Значит, надо ждать, — помолчав, сказал товарищу Луис.

— Чего ждать-то?

— Нужного момента. Верного шанса.

— А если их не будет?

— Будут.

— Ой, не надо, — отмахнулся Ангел и чуть погодя повторил вопрос: — Нет, а если их не будет?

— Тогда мы сами позаботимся, чтобы они появились.

Вскоре они пересекли границу штата и оказались в Южной Каролине, чуть южнее Аллендейла. Никто их не остановил. Позади остались полубесчувственный Вирджил Гроссард, а также безжизненные Том Рудж, Клайд Бенсон и Уиллард Хоуг — та самая троица, что неудачно подшутила над Эрролом Ричем, а затем его же выволокла из дома и предала позорной смерти на потеху толпе.