Книга Алхимия единорога, страница 58 – Антонио Родригес Хименес

— А где они живут сейчас?

— Когда мы подросли, наши родители начали колесить по свету, и мы теперь видимся лишь пару раз в году. Обычно мы сами наведываемся в Макарску или на остров Хвар, хотя на время войны в Югославии родителям пришлось перебраться в Италию, в город Фермо. Теперь они живут то в одном из своих домов, то в другом, в зависимости от времени года. Ну что, Рамон, теперь ты узнал достаточно?

— Простите, если мое любопытство претит вашей осторожности, но для меня жизненно важно знать все.

— Мы столько рассказывали Николасу о тебе, что он хочет с тобой познакомиться. Он желает, чтобы ты постиг тайны Великого делания, и собирается сам стать твоим наставником, но говорит — тебе нужно остерегаться фальшивых алхимиков, волков в овечьей шкуре.

— Он хочет, чтобы я тоже стал алхимиком?

— Разумеется, но сначала вам нужно познакомиться.

— А он знает о нашей необычной связи?

— Он знает, что мы друзья. Люди вроде него оставляют кое-что без объяснения.

— И все-таки — Николас смог бы одобрить наш необычный союз?

— Полагаю, да. Мама, конечно, в курсе. Возможно, она ему уже рассказала, но если Николас и знает, то очень искусно это скрывает.

— А почему для тебя это так важно, Рамон? — вставила словечко Джейн.

— Да просто так, любопытно.

Мне отчаянно хотелось обрести вечную жизнь. Но, даже добившись бессмертия, я бы вечно думал о том, как избежать безвременной кончины: в случайной аварии, в авиакатастрофе, от ножа убийцы-расчленителя. Теперь я прекрасно понимал, почему Джейн и Виолета так тщательно оберегают тайну своих родителей.

— Виолета, а почему вы решили, что именно мне Фламель передаст свои познания?

— Потому что ты всей душой стремишься к бессмертию и твой разум тоже к нему готов. А еще потому, что ты хороший человек. О твоей душевной щедрости свидетельствует твое отношение к нам обеим. И я полагаю, что ты верен нам и пронесешь эту верность через всю жизнь.

— Вы это знаете наверняка?

— Никогда нельзя знать что-либо наверняка, однако в данном случае это весьма вероятно. А еще Фламель выбрал тебя потому, что мы тебя любим, и потому, что ты свободный человек, не связанный никакими узами.

— Рикардо заплатил мне, чтобы нынешней весной мог рассчитывать на меня при совершении Великого делания.

— Да, ты говорил, но это не важно. Ты обретешь формулу, примешь участие в их опытах и притворишься, будто у вас ничего не вышло.

— А если они обнаружат подмену книги?

— Если дело примет дурной оборот и тебе будет грозить опасность, мы оповестим секретную разведку Израиля о книге в доме Рикардо. Тогда я не позавидую той троице.

— Это все больше смахивает на голливудский триллер.

— Ну, если они напросятся, все и вправду обернется триллером. Но давайте не думать о неприятностях, будем просто путешествовать и наслаждаться жизнью.

— Когда мы увидимся с Николасом?

— Мы не знаем, где он сейчас. Он не пользуется мобильными телефонами и прочими новомодными штучками. Фламель во многом живет воспоминаниями прошлого и даже одевается почти так же, как одевался в четырнадцатом веке. Иногда мама заставляет его надеть современный костюм, но всякий раз Николаса приходится долго упрашивать.

— Наверно, нелегко наблюдать за ходом истории, быть ее немым свидетелем и видеть, как умирают любимые люди.

— Нет, вовсе нет! Любимые люди не умирают. Николас обучил нас таинствам Великого делания, и мы, несмотря на молодость, уже овладели этим искусством.

— Ты хочешь сказать, что всегда будешь выглядеть на тридцать лет, а ты, Джейн, — на двадцать пять?

— Ну конечно. А ты — на сорок. Каким бы невероятным это ни казалось, каждый из нас волен сам распоряжаться своим обликом. Некоторые мудрецы, например, познавали жизнь на разных ее стадиях.

Хоть я и пытался безоговорочно верить услышанному, у меня до сих пор не было никаких доказательств, что мне говорят правду. Порой я превращался в законченного прагматика — ведь, по существу, мне предлагали лишь обещания да химеры. По словам сестер, я находился в двух шагах от благодати, от рая, от бессмертия, однако я до сих пор не познакомился с учителем, который помог бы мне преодолеть эту дистанцию. «Книги еврея Авраама» больше не было в моих руках — Джейн носила ее в сумке, — но даже если бы книга у меня была, я бы никогда не смог расшифровать записи; не мог я и самостоятельно пуститься на поиски Фламеля.

Таким образом, я превратился в телохранителя двух этих потрясающих женщин. Если бы одна из них попала в беду, для меня все было бы кончено — сестры сами ясно дали мне это понять. Итак, на мои плечи легла тяжкая ноша. Я был встревожен, и это бросалось в глаза.

На следующее утро я почувствовал себя скверно: меня мучили головная боль, насморк и кашель. Быть может, душевное состояние подточило мои физические силы, но, как бы то ни было, у меня все ныло и болело, трудно было дышать через нос, не хватало воздуха. Теперь, когда я уверовал, что никакой недуг меня уже не коснется, я чувствовал себя особенно разбитым.

Виолета приготовила питье, смешав эликсир с какими-то другими снадобьями, и через несколько минут мне стало легче. Хоть я и не поправился окончательно, я был готов к прогулке по прекрасным улочкам Брюгге.

Мне говорили, что для Европы этот город — нечто вроде северной Венеции, но я не обнаружил никакого сходства. И вообще, мне больше понравился Амстердам.

Мы посетили музей Грютхузе, потому что Фламель когда-то был связан с Гереном фон Грютхузе, которому помог улучшить вкус традиционного пива, добавив туда цветы и травки из собственного сада.

— Мой отец был в большой дружбе и с Луи де Грютхузе, однако этому пришел конец, когда Луи стал излишне откровенен в беседах с Карлом Смелым.

— Алчность — причина всех бед.

— Им не следовало ссориться, однако такова суровая жизнь.

Ощутив повисшее в воздухе напряжение, я поспешил сменить тему:

— Мне очень нравятся экспонаты этого музея, Виолета. Особенно музыкальные инструменты.

Дворец Грютхузе поразил мое воображение. Все семейство Грютхузе пришлось мне по сердцу, особенно когда я прочел семейный девиз: «Plus est en vous» — «Вы способны на большее». Вот она, философия потустороннего! На лестнице, там, где начинались алебастровые перила, я увидел замечательное изображение единорога, охранявшего фамильный герб, а еще — фигурку ангела, победившего демона. Стоило мне приметить единорога, как я понял: здесь сокрыт один из миров, что виделись мне в мечтах.

Потом мы бегло осмотрели музей Мемлинга и дом Гвидо Гезелле.

Каждый здешний канал и мост обладали законченной, неповторимой красотой, не было нужды подыскивать для них подобия и сравнения.