Книга Алхимия единорога, страница 77 – Антонио Родригес Хименес

Оказалось, что Марина — задушевная подруга Виолеты, а еще отличный экскурсовод для нашей компании. По крайней мере, в первое время, пока я ощущал себя бесприютным туристом, она была незаменима.

Я спросил, почему изменились наши планы, и молчание, пришедшее на смену беседе на хорватском языке, оказалось единственным ответом, который я тогда получил.

Водителю не хотелось вникать в подробности чужого разговора, он предпочитал знакомить нас с музыкой Далмации, прекрасного уголка земли, по которому мы путешествовали. Он поставил для нас диск с песнями клапы. [90] Я быстро погрузился в чудесные напевы, которые порой исполнялись только мужчинами, а порой мужские голоса в них сливались с женскими. Эта музыка обладала яркой индивидуальностью и имела самобытные корни, хотя мне удалось расслышать в ней отзвуки григорианских литургических песнопений и элементы хорватской музыки явно этнического происхождения.

Виолета прикоснулась к моему плечу, чтобы привлечь внимание — сидя впереди рядом с водителем, я не мог видеть ее лица, — и вполголоса произнесла:

И так же как в ракушке слышен шепот

Глубоких морских течений,

Так и в голосе человека слышен

Глубокий секрет человечества.

Примерно так можно объяснить, что такое клапа. Слова эти принадлежат поэту Юре Каштелану.

— А как вообще создается клапа?

— Рождается жизнью. Это сама жизнь или свидетельство о ней. А еще дело в далматинской песенной традиции. Клапы воспевают и великого, знаменитого человека, и безымянного, обыкновенного, всем понятного, мысли которого ограничены возможностями слова, — только в песне их и можно выразить. Как говорит Анте Мекинич, с которым я надеюсь тебя познакомить, песни клапы — как истории, истории о Далмации.

По тону, которым я разговаривал с Виолетой, водитель заметил мое воодушевление и остался очень доволен своей идеей порадовать нас песнями родной земли.

— Рамон, это только начало. С нынешнего дня ты будешь слышать эту музыку в любой день и час. Хорваты ею гордятся. Будет все: вино, песни, море, острова. Мы здорово повеселимся.

Я был счастлив путешествовать по побережью Адриатики, так похожему на мои края, такому родному. Я смотрел на виноградники и оливковые рощи, и у меня возникало ощущение, что я еду по Андалусии. Люди здесь были веселыми и жизнерадостными, а славянская кровь придавала им больше радушия, во многих случаях — больше открытости.

Я думал, что у Фламелей в Макарске есть собственный дом, однако таксист высадил нас возле гостиницы «Биоково», скромного обшарпанного дома без лифта, но с огромным обеденным залом, украшенным пластмассовыми цветами. Само олицетворение упадка и разорения подобных заведений в Восточной Европе. Персонал гостиницы отлично знал свое дело, нас приняли радушно и ласково и выделили нам две смежные комнаты с огромной супружеской кроватью в одной из них. Девушки пришли в восторг. Марина осталась дожидаться в баре гостиницы, дав нам возможность распаковать чемоданы.

— Виолета, мне казалось, что у вас свой дом в Макарске.

— Нет, наш дом на Хваре.

— А разве не ты говорила, что мы отправимся на остров Хвар?

— Да, но попозже. Николас и мама сейчас в Загребе, они рассчитывают, что мы несколько дней проведем там. А теперь Марина и ее друзья хотят угостить нас обедом.

Макарску посещает немало туристов. Здесь много пляжей, хотя вообще-то город является портовым центром. Его бухта окружена белыми горами с высокими, почти вертикальными, склонами.

Брела, Башка Вода, Братус, Башко Поле — маленькие приморские городки замечательной красоты льнут к берегу. Пока мы жили в Макарске, мы объездили их все. Мне доставило большое удовольствие открывать для себя эту страну, столь родственную по духу Испании. Жители здесь открыты и словоохотливы.

Распаковав багаж, мы спустились в бар, где нас дожидалась Марина. Рядом с ней сидел мужчина лет пятидесяти, с широкой улыбкой и обширными залысинами, который рассмеялся при виде нас. Девушки (первая — Джейн) кинулись его обнимать. Незнакомец тормошил моих подружек, а потом вдруг вытащил мешок с подарками. У девушек тоже оказались припасены для него перевязанные ленточками пакетики. Когда приветственная суматоха поутихла, все спохватились, что меня забыли представить.

— Рамон, познакомься, это Велько Барбьери, лучший писатель Хорватии, по крайней мере, если судить по спискам бестселлеров. Самый большой успех имела его история гастрономии, изложенная в повествовательной форме. Кроме нее он написал много книг, а еще он замечательно готовит.

Велько, приветливо посмотрев на меня, сказал на чистом испанском:

— Так значит, вот по кому мои девочки сходят с ума.

Эти слова застали меня врасплох, я не нашелся с ответом, а просто с улыбкой протянул руку. От рукопожатия Барбьери у меня хрустнули пальцы.

С этого момента Барбьери, замечательный человек, патриот своей родины, полевой командир сербской войны, стал считать меня своим парнем.

Барбьери, неравнодушный ко всему на свете, понимал толк в вине и застолье. Он всегда подогревал бутылки над камином, прежде чем их открыть, проникал на любую кухню и вмешивался в стряпню, прикасаясь к блюдам рукою мастера. Он был великолепным кулинаром, озабоченным тем, чтобы подарить желудкам счастье. Я бы назвал Барбьери алхимиком от гастрономии.

В тот вечер мы обедали в доме одного архитектора, владевшего роскошной виллой с видом на море в предместье Макарски. Нас потчевали всевозможными лакомствами с кухни и из сада; красные вина и черешневый ликер были превосходны. Несомненно, эта радушная бездетная чета умела завоевать расположение гостей через желудок. Столом распоряжалась племянница хозяев, принадлежавших к высшим слоям здешнего общества, о чем легко можно было догадаться по скатертям и столовым приборам, но в первую очередь — по изысканности угощения.

Племянницу звали Диана, она усердно ухаживала за мной: следила за тем, чтобы всегда хватало вина в бокале, с пугающим рвением меняла мои тарелки. Виолета и Джейн поглядывали на меня вполглаза, их очень забавляло мое растущее изумление. Время от времени к нам подходил Велько, требуя от меня отчета о качестве блюд. Не считая моих подруг, он был здесь единственным человеком, с которым я мог без труда общаться.

После обеда появился ансамбль клапы. Песни эти исходили из сердца, из душ этих людей — мечтателей и поэтов. Мурашки опьянения щекотали мои ноги, поднимаясь вверх, к вискам. Я улыбался, что-то выкрикивал: я был счастлив. Чем дольше звучала музыка, тем медленней и печальней становилась.

Обед закончился в пять часов, и мы перешли в соседнюю комнату с диванами и удобными креслами, расставленными у большого камина. Настало время сладкого, ликеров и потрясающего пения: в нем сосредоточилась душа хорватов, но корнями оно уходило в Далмацию. В Средние века далматинцы захватили все окружающие территории, и два народа навсегда слились — северяне и романцы, возможно, греческого происхождения.