Онлайн книга «Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению»
|
– Чего? – Неважно. – Где ты таких слов набрался? Ты, кажется, сказал, что ты из Трастевере… – Оттуда, но это долгая история. Не рассказывай маэстро Антонио, а то у меня будут неприятности. – Не бойся, не скажу. Этому выблядку я не скажу даже, сколько из меня по утрам выходит говна. Но мне непонятно, что ты вообще здесь делаешь. – Я еретик. – По крайней мере, я считал тогда, что был еретиком. – И ты сбежал от Инквизиции? – Нет. Меня отпустили. Ну, точнее, продали меня маэстро Антонио. Или, если быть совсем точным, один человек продал маэстро Антонио. – Значит, тебя не обвинили? – Нет. – Тогда что, во имя Христа Всемогущего, держит тебя здесь? – Сам бы хотел это знать, Нино. Мне нужно найти одного человека, но я не знаю, где искать. – Какого человека? – Его зовут «магистр». Нино пожал волосатыми плечами. – Никогда о нем не слышал, – сказал он. – Хочешь пощупать мой член? Он как детская рука. – Да, я знаю, но, спасибо, не хочу, если тебя это не обидит. – Ну, тогда извини. Такому «дружище», как у меня, нужно много внимания. Под «вниманием к своему дружище» Нино имел в виду мастурбацию, чем он и занялся, улегшись на бок на куче вонючей мешковины и приспустив грязные штаны. – Наверное, из-за того, что телегу трясет, – пробормотал он, после чего замолчал и лишь иногда постанывал. В качестве Берберского макака Нино появлялся совершенно голый, поскольку макаки – животные и никого нельзя привлечь к ответу за показ голого животного. Зрители, что неудивительно, никак не могли решить, что же это все-таки такое, но каждый раз, когда они видели эту огромную уродливую химеру, просто слышно было, как они борются с недоумением. Один из дружков Антонио выводил Нино на показ на длинной золотой цепи, прикрепленной к золотому ошейнику с безвкусными стекляшками, надетому на толстую с грубыми морщинами шею. Дружок водил его взад-вперед, нежно похлопывал по спине и время от времени тыкал носком ботинка ему в интимные места. – Близко не подходите, дамы и господа, прошу вас, близко не подходите! В моих руках это – послушное животное, но только потому, что я его кормлю, но я не могу обещать, что и с вами оно тоже будет добрым. Отойди, малыш! Посмотрите в эти глаза, дамы и господа, посмотрите на их дикий блеск! Но не бойтесь того, что он сбежит и передушит вас в ваших постелях, – это вряд ли случится: мы здесь его накрепко запираем, дамы и господа, уверяю вас. Этот зверь прямо из темных и душных лесов, вырван из зловонных лап своих товарищей – вы ведь понимаете, что макаки в друзьях не очень разборчивы. – При этих словах некоторые зрители начинали хихикать, принимая это за намек на самого укротителя, известного нам как «Жопорожий Арнольдо», но на такую шутку он был не способен. – Они выли и стонали всю ночь. Только всемером сумели сковать его, и теперь у вас есть возможность видеть его тут! Во время этой диатрибы Нино делал попытки схватить кого-нибудь и иногда действительно хватал за одежду – обычно женщину. Тут же раздавался визг, и бывало, что несколько мужчин, желая похвастать храбростью, выхватывали шпаги. Нино рычал, отпускал одежду и начинал скулить. Дамы аплодировали, а мужчины, выхватившие шпаги, гордо надували грудь. Мужчины, не выхватывавшие шпаг, робко отводили взгляд. В конце представления Нино начинал показывать пальцем себе в рот, и Жопорожий Арнольдо объявлял: – Прошу извинить, дамы и господа, но у диких зверей обычаи не такие, как у добропорядочных христиан, – здесь он заговорщицки подмигивал мужчинам, – ведь правда, господа? Так что дамам, думаю, не захочется это видеть. Пока дам оттесняли к выходу, он продолжал, понизив голос: – Но если кто-нибудь из вас, благородные господа, изволит заплатить еще полдуката, мы сможем продолжить представление уже для узкого круга. Обычно полдюжины мужчин действительно оставались, заплатив еще, и начиналось «закрытое представление»: Нино как бы ел живую крысу. На самом же деле он только откусывал у нее голову, выплевывал ее, чавкал и делал вид, что жует. Но даже так зрелище было тошнотворным, и даже самые крепкие желудки начинали бунтовать. Публика вытаращивала глаза, когда голова насмерть перепуганного грызуна исчезала во рту Нино, и разевала рты, когда с губ Нино начинала течь темная тягучая кровь. Когда он выплевывал голову, крича так, чтобы его слышали отосланные дамы, представление заканчивалось. – Ну вот, господа, это стоит полдуката, я уверен, вы согласитесь. Бы увидели то, на что богобоязненный христианин смотреть больше не захочет, да ему и не следует на это смотреть. Желаю вам спокойной ночи. Но вот Нино издал блаженный вздох облегчения, его недолгое удовольствие закончилось, и он перевалился на спину. – Теперь полегчало, – пробормотал он. Меня вдруг озарила мысль. – Нино, – сказал я. – Маэстро Антонио ведь до сих пор не знает, как меня показывать, так? – Да, что-то такое слышал. С тобой, кажется, какие-то сложности. – А что, если мне работать с тобой? – сказал я. – Но я уже работаю с Жопорожим Арнольдо. – Знаю, но у меня есть хорошая идея. Послушай! Нино привстал, опершись на локти. В замкнутом пространстве было не продохнуть от едкого запаха его потных ног. – Жопорожий Арнольдо водит тебя на цепи, потому что он человек, а ты обезьяна, так? – Ну, вроде. – А что, если мы все сделаем наоборот и цепь будешь держать ты? Как тебе такое? Тогда вместо человека, показывающего обезьяну, у нас получится обезьяна, показывающая человека! – И кого я буду представлять? – Меня! – радостно объявил я. – Тебя?! – Конечно! А как еще? Такого они наверняка не видели, я тебе говорю! Представь, обезьяна показывает человека! Такого еще не было. От зрителей отбою не будет, поверь. Нино медленно покачал головой, но его черные глаза уже заблестели. – Мне кажется, так нельзя, Пеппе, – сказал он. – Это, может быть, против Библии? – Ты читал Библию? – Нет, конечно, я же не умею читать. Да и для этого у нас есть священники. – А я читал, и в ней ничего не говорится о том, что обезьяне нельзя показывать человека. – Но это может оказаться ересью, – сказал он. Затем грустно добавил: – Очень многое – ересь. – Ну и что? Мы и так здесь все воры и еретики. – Но как я буду тебя показывать? Я же считаюсь обезьяной, значит, не могу говорить. Если я заговорю, это выдаст обман. – Помолчи и послушай меня, хорошо, Нино? Не так давно ты сказал мне, что мы должны вызвать у публики дрожь, так? |