Книга Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению, страница 24 – Дэвид Мэдсен

– Да, – сказал он тихо. – Даже они.

– Даже Томазо делла Кроче? – не унималась Барбара.

– Даже он. Так как, Барбара, если даже одно живое существо исключено из этого единства, то оно уже не будет называться единством. Трагедия таких людей, как делла Кроче, в величине их незнания! Живое, органическое единство детей истинного Отца берет свою бесконечность от бытия самого Отца. В конце концов – один Бог знает, сколько потребуется жизней в невежестве и страданий, порождаемых невежеством, – каждое дитя Отца отвратится от тьмы разделения и вступит в свет единства.

– Значит, ничто и никто никогда не будут потеряны?

– Я уже сказал вам – это невозможно.

– Я говорю не о том, что живые существа будут исключены из единства Отца, – продолжала Барбара, лицо которой начало краснеть, а слова сыпались все чаще, – я говорю не о том, что будут потеряны… а скорее, ну…

– Истреблены? Уничтожены?

– Да! Уничтожены.

– То, что сотворено, не может быть уничтожено.

– Спасибо, – пробормотала Барбара тоном, который я не совсем понял. Была ли это обида? Или смирение? Не знаю.

Магистр закрыл книгу и положил ее на колено.

– Ведь твоя любовь к истине сильнее ненависти к нему, моя дорогая? – спросил он тихо Барбару.

Она промолчала в ответ.

Затем он, обратясь ко мне, сказал:

– А теперь, Пеппе, позволь проверить, как ты понял. Почему в этом мире есть зло и страдание, и почему они намного перевешивают добро?

– Потому что этот мир сам есть зло.

– Как же этот мир может быть злом, когда Писание говорит нам, что он сотворен Богом?

– Его сотворил не Бог.

– Кто же тогда?

– Полубог, меньшее божество, зловредное существо, позавидовавшее абсолютной власти Бога и неуклюже собезьянничав, попыталось повторить божественное творение и создало мир формы и материи.

– И кто этим миром правит, Пеппе?

– Он и правит. Сам Создатель. Он требует, чтобы молились и поклонялись только ему.

– Кто это существо? Где найти рассказы о нем?

– В еврейских книгах, где его называют Йахве. Также его зовут Йалдабаот.

– Какова задача тех, кто знает, – тех, кого зовут гностиками?

– Снова подняться к Небесному Отцу.

– И как достичь этого?

– Во-первых, живя благочестно, во-вторых, постоянно увеличивая знание об истине – то есть знание о происхождении людей, их конечной цели и их духовном складе.

– Какие принципы включает в себя благочестная жизнь?

– Отречение от половых актов…

– Или?

– Или участие в половых актах с целью выразить презрение к ним или извратить их сущность и цель. Отказ от мясной пищи. Ненасилие.

Наконец магистр откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. Тело его расслабилось, он замер.

– Молодец, Пеппе, – проговорил он. – Правда, очень хорошо. Это первый из многих уроков. Скоро вы примете крещение, и затем начнется ваше посвящение.

– Да, магистр.

– Скажи, что ты чувствуешь?

Я немного подумал, затем сказал:

– Почти теряю сознание от облегчения. Не могу описать. Счастье и грусть одновременно. Чувствую… словно с меня сняли тяжелое бремя… чувствую себя свободным.

– Свободным! Именно так! Разве сам Иисус не говорил, что истина сделает вас свободными? Скажи мне, Пеппе, почему у тебя такое уродливое тело карлика, которое причиняет тебе боль и унижения?

Я сдержал обиду. Мне трудно было начать говорить, я был так полон сладким ощущением освобождения. Наконец я смог выговорить, заикаясь и еле слышно:

– Потому что… у меня такое тело, потому что… его создал не Бог. Бог хочет лишь освободить меня из темницы, которой столько лет является мое тело.

Я стал всхлипывать, задрожал, затрясся. Я закрыл лицо ладонями. Мне было стыдно своей слабости.

– Мир плавает в океане людских слез, – сказал магистр тихо, задумчиво.

Я подумал о бедном Нино, которого ежедневно унижают под пристальными взглядами сотни пар жестоких любопытных глаз. Я подумал о «Сатанинской дочери», я подумал о безрукой Барбаре, о Черепе, у которого костер инквизиции спалил пол-лица; обо всех убогих и уродах, не сумевших, в отличие от меня, выбраться из сточных канав городов этого мира; о своей вечно пьяной потаскухе-матери и ее диком, безжалостном хохоте; об умерших, об умирающих в агонии, о понесших утрату, об убитых горем; о Лауре, хотя и не знаю, где она сейчас. Я подумал о каждой боли, о каждом крике человеческого горя на всей земле, и мне захотелось немедленно смягчить все эти страдания своими слезами. Мои слезы стали молитвой Отцу. Впервые в жизни моей молитвой был немой плач.

1520

К большому сожалению, я был вынужден прервать написание этих мемуаров: работать над ними я могу лишь по вечерам, уединившись в своей комнате. Джованни Лаццаро, известный еще как Серапика, пришел ко мне вчера днем и сказал, что Его Святейшество желает, чтобы я сопровождал его в замок Сан-Анджело, где он будет наблюдать карнавальное шествие. Серапика (о нем вы еще услышите) – невысокий, чудной человек, папский управляющий, как и я, и недавно я с досадой обнаружил, что испытываю к нему ревность. Вообще-то я вполне мог обойтись и без карнавального шествия, которое мне приходится наблюдать из Сан-Анджело каждый год. Мне иногда кажется, что Лев питает страсть к вульгарным развлечениям, а не только к книгам, гомосексуализму и поэтам-гуманистам.

Два года прошло с тех пор, как я написал первую строку мемуаров. Этот труд дается мне нелегко, и иногда я сижу полчаса и более, переделывая одно-единственное предложение или трудную фразу. У Эсхила, кажется, были те же трудности, но я едва ли могу сравнивать себя с великим древнегреческим трагиком, которого боги наделили таким огромным талантом, что он написал следующие превосходные строки:

«Тот, кто хотел бы научиться, вначале должен страдать, и даже во время нашего сна боль, которая не желает позабыть, капля за каплей падает нам на сердце, и во время нашего отчаяния, против нашей воли, приходит мудрость, по милости Божьей».

Совсем не удивительно, что эти слова стали моими. С тех пор как я впервые принял гностическую философию (вы уже слышали об этом немного) – кажется, что это было так давно! – страдание и мудрость для меня неразделимо переплелись: сплелись так, что сейчас трудно сказать, что есть причина, а что следствие. Неважно – ведь суть и цель у них одна и та же. Я бы отдал всю свою коллекцию перстней за то, чтобы мочь выразить на бумаге такие чувства.

Год выдался необычный, хотя прошло всего несколько месяцев. Лев наконец-то сподобился (благодаря моему напоминанию) издать буллу, которой он так часто грозился, Exsurge Domine, направленную против еретика Лютера, который оказался не таким дураком, каким мы его посчитали вначале.