Книга Корпус 38, страница 11 – Режи Дескотт

Доктор Ломан теряет дар речи.

— Но Роже тоже будет ему отличным компаньоном… — нервно усмехается она.

— Вы уезжаете на следующей неделе?

— Да, на десять дней в Австрию.

— Семейный отпуск?

— Да, — говорит она. — За последнее время у нас была пара стычек, и все же семейный отпуск.

— Косметическая хирургия не уживается с шоковой психиатрией?

— Вы упрощаете.

— Ладно. — Он переходит на более профессиональный тон. — Что вы думаете о развитии Службы?

Она смотрит на него, прежде чем ответить.

— Я думаю, все развивается неплохо. Служба телефонных консультаций работает. Листы ожидания сократились на добрую треть… Самая большая проблема в нехватке мужского персонала. С уходом Анри на пенсию нам понадобится по меньшей мере один санитар, чтобы его заменить…

— Скажите мне, — прерывает он ее, — выдумали о том, чтобы занять более ответственную должность?

Эварист Элион, большой, важный и толстый. Его немыслимое имя ему идет. У него большой нос, густая и плохо подстриженная борода, длинные седые волосы зачесаны назад, пальцы толстые. На левом безымянном он носит обручальное кольцо и большой серебряный перстень, по которому рассыпаны слова. На правом безымянном тоже красуется кольцо — перстень с необработанным камнем, изображающим плавающую черепаху. На правом запястье плетеный браслет из слоновьей шерсти с золотой застежкой-замочком. На шее, на толстой цепи, висит золотой скарабей, порой выглядывающий из-под рубашки. Амулеты, как он их называет. Под белым халатом и одеждой, более традиционными, чем его безделушки, скорее всего, скрываются татуировки, покрывающие грудь, плечи и лопатки.

На стоянке часто можно было увидеть его «харлей» модели «фэт бой» с баком размером с танкер и огромным, как буйволиные рога, рулем. А на площади стоял старый «вольво»-универсал, на котором он возил жену и четверых, теперь уже подросших детей.

Все в нем толстое и кричащее. Все, за исключением глаз, двух лазеров под прикрытием круглых очков в железной оправе, суровый блеск которых смягчается гусиными лапками морщин. Эти острые глаза в сочетании с походкой байкера поражают. Иногда он громогласно хохочет, но прежде всего этот человек умеет слушать. И его авторитет основан скорее на способности быть внимательным, чем на внушительности. Ангел Ада [6] или доктор Моро, [7] который не угнетает несчастных на своем острове, а заботится о выздоровлении больных в психиатрической клинике.

Массивный облик дает преимущество, которое он использует: невозможно представить себе ситуацию, с которой бы он не справился. Никаких течей в корабле, где капитан — Элион. Никакой паники, никакой массовой истерии. Элион не умеет драться, но умеет быть терпеливым, как никто другой. На его опыт можно положиться. На него можно опереться, он всегда поддержит. С доктором Ломан, по крайней мере, у них надежное равновесие.

— Я не говорю — сейчас, но в ближайшие несколько лет.

— Что вы имеете в виду?

— Эту Службу.

— Вы хотите сказать…

— Нет, нет.

— Ну, я не знаю. Это большая ответственность, куча административной возни, связи с общественностью… Ваше предложение мне льстит. Но сама я никогда об этом не думала.

— А зря.

— А Манжин?

— Манжин? Вряд ли такая работа его интересует.

— Вы меня ставите в неловкое положение. Существует множество людей более опытных… Манжин будет в ярости. У нас и так не лучшие отношения…

— Поймите одну вещь раз и навсегда: Манжин вас ненавидит. И прекратите вашу благожелательность. Он вас ненавидит, потому что вы женщина и потому что вы ущемляете его интересы. Быть может, он один из лучших психиатров, как мне его представляли и как о нем говорят, но что касается характера, он женоненавистник, вы сами так говорили. А на моем посту это невозможно. Вдобавок ко всему, он неорганизован. Забудьте про Манжина. — Глас горы смолк. — Но все это между нами, хорошо? — спокойно добавляет Элион. — Вы знаете, как это делается. Я только предлагаю кандидатуру. Затем…

— Но вы же еще не собираетесь уходить?

— Нет, хотя я устаю все чаще. Другие думают об этом за меня. Время идет. И однажды на мою голову падет пенсионная гильотина. В любом случае поразмыслите над этим. А когда решите, скажете мне. Я не жду ответа немедленно. Это не в вашем стиле… Я вас не задерживаю дольше, — сказал он после паузы. — Ваши дочери, наверное, ждут вас…

— Мои дочери еще в том возрасте, когда ждут мать. Я этим пользуюсь… Вы сказали, что устаете?

Элион смотрит на Сюзанну, словно оценивая ее заботу, его взгляд погружается в ее глаза, и наконец она отворачивается. Он проводит рукой по волосам. Она слышит ветер — его не заглушает даже закрытое окно.

— Вы молоды. У вас есть вера, она всегда с вами. Зря я вам сказал. Со временем трудности и разочарования приводят к усталости. Нельзя допускать контакта с этими недугами. Зрелище психоза изнуряет. Странные перспективы…

Она смеется, чтобы смягчить значение признаний, ибо однажды Элион может упрекнуть ее за то, что они были ею услышаны.

— Но у вас есть время, — добавляет он. — Мне остается по меньшей мере три года, до того как исчезнуть.

Спустилась ночь, похолодало.

Сюзанна садится в машину, стоящую перед зданием администрации. Окно в кабинете Элиона еще светится. Впервые она узнала о настроениях гиганта. Завтра от них не останется и следа. Он не мог выразиться яснее. «Три года, до того как исчезнуть». Невозможно представить Службу без Элиона, пусть это и абсурд.

Но в Манжине он ошибается. Элиону не удастся отстранить Манжина от наследования. И Манжин сделает все, чтобы получить власть.

Сюзанна трогается и катит к воротам. Фары освещают пустынные в этот час аллеи больничного центра, больные уже давно в палатах.

Выехав из Поль-Жиро, она сворачивает налево, на авеню де ла Републик к шоссе № 7, которое выведет ее к Порт-Итали и на окружную. Уличное движение плотнее на встречной полосе: жители пригородов возвращаются домой. Светящиеся гирлянды образуют галереи над дорогой. Кое-где редкие тени жмутся к свету фар. Вот так и идет жизнь: люди следуют своей дорогой, как могут, муниципалитеты пытаются справиться с зимой, заваливая ее рождественскими убранствами, а за стенами ОТБ пациенты стараются выздороветь, чтобы вновь вернуться в повседневность, от которой болезнь позволила им ускользнуть, обрекая на еще большие муки.