Книга Город, который забыл, как дышать, страница 29 – Кеннет Дж. Харви

Вдруг Тари посмотрела на них. Мокрые пряди прилипли ко лбу.

— Ну-ка, птичка, раскрой клювик.

Девочка нехотя подчинилась. Томпсон вложил ей в рот градусник, встал и закряхтел, держась за поясницу.

— Я уже вам говорил: от шишки на голове температура обычно не поднимается. — Он повернулся к Джозефу. — Это больше похоже на грипп. Где-нибудь продуло, теперь организм с инфекцией борется. Кстати, дышит она как?

— Дышит?

— Ну дышит, знаете, вдох-выдох, — он пальцем показал на свой рот.

— Да нормально.

— Ну и славно.

— Может, ее опять в больницу отвезти?

— Смотрите, вам решать. На рентгене никаких изменений не видно. Камень попал вот сюда, — доктор похлопал себя по затылку. — Тут кость самая крепкая. Вот если бы в висок или в темя, тогда было бы из-за чего беспокоиться. К тому же шишка во-о-он какая, а это всегда хороший признак. — Доктор прищурился и внимательно посмотрел на Джозефа. Он вытащил из кармана очки и нацепил их на кончик носа. — Что это вас так трясет?

— Ерунда, одежда не до конца просохла. Сколько продержится температура?

— Недолго. Я вам что-нибудь выпишу. Если жар не спадет, положите ее в ледяную ванну. — Он понимающе улыбнулся Тари. — Вот дурацкое дело, такую штуку во рту держать. Да?

Девочка молча кивнула.

— Вы не передадите термометр? — попросил он Джозефа. — А то спина у меня тоже не гнется. «Врачу, исцелися сам». [6] Черта лысого.

Джозеф и сам очень хотел посмотреть на ртутный столбик, но пришлось передать градусник Томпсону. Врач поднес его к глазам, встряхнул, сунул в чемоданчик, а взамен вытащил оттуда флакон с таблетками.

— Вишневые. — Он подмигнул Тари. — Эх, сам бы жевал! — Томпсон передал две таблетки Джозефу.

— Съешь, пожалуйста, заинька, — попросил Джозеф.

Тари послушно открыла рот. Начала жевать пилюли, перекатывая их языком, закрыла глаза, передохнула, потом снова принялась за пилюли.

— Можно водички?

Джозеф взял с тумбочки стакан и поднес его край к губам дочери, осторожно приподняв ей голову. Тари сделала глоток. Порыв ветра ударил в стекло, дождь хлынул с новой силой, где-то перед домом о стену застучали провода.

— Порядок?

Тари кивнула.

— Вы сами-то как себя чувствуете? — Томпсон внимательно глядел на Джозефа.

— Никак не согреюсь. — Джозеф заметил, что все еще держит стакан, и аккуратно поставил его на тумбочку.

— Сплошные огорчения. Да и в сегодняшнем вашем купании тоже радости мало. — Томпсон посмотрел Джозефу в глаза, очевидно, ждал, что тот на что-нибудь пожалуется. Помолчали. По стеклу барабанил дождь. Томпсон повернулся и взглянул в темноту. — Ну и ночка! Да не переживайте вы так, Тари быстро поправится.

Они посмотрели на девочку. Похоже, заснула. Ее грудь мерно вздымалась.

— Ну что ж… — сказал Томпсон, поднимая чемоданчик.

— М-да-а… — протянул Джозеф.

— Если что, сразу звоните.

— Пап, расскажи ему про утопленников, — неожиданно бодрым голосом произнесла Тари.

Мужчины уставились на девочку, но она лежала совсем тихо, будто ничего и не говорила.

Джозефа затрясло.

— Боже! — выдохнул он.

— Это она во сне, — успокоил врач. — Когда жар, и не такое снится.

— Ну да, — выдавил Джозеф.

— Вообще-то я всегда любил смотреть такие сны, — признался доктор. — А самые интересные бывают перед тем, как лихорадка спадет.

«Солнечный дом». В ярко освещенном окне две темные фигурки — мать и призрак ее дочери. Они смотрят на отъезжающий от соседского крыльца внедорожник. В свете фонаря на углу бушуют косые струи дождя, на мгновение появляется лицо доктора. Машина спускается к рассыпавшимся по побережью огням поселка.

— Бедная девочка, — шепчет женщина. В соседском доме случилась беда. Ночь, отец наедине с больным ребенком. Бедняга, он, наверное, так беспокоится о дочери. Может, помочь? Надо пощупать лоб девочки, погладить по щеке, убедиться, что она выздоровеет, переживет эту страшную ночь. Но примет ли отец помощь чужой женщины, впустит ли, ведь он не звал ее?

Дочь-призрак отворачивается от окна и смотрит на темную комнату. Свет почти не проникает с улицы в дом. Затаив дыхание, девочка прислушивается к шуму на нижнем этаже. Вскоре под лестницей раздаются медленные неуверенные шаги. Слышно тяжелое мужское дыхание. Муж.

— Пришел, — испуганно говорит дочь-призрак.

Женщина не двигается, ее лицо почти сливается с темнотой, только на щеке играет лучик света от уличного фонаря. В доме тишина. Снаружи по крыше стучит дождь.

— Он уже поднимается, — девочка приглушенно булькает, словно ее сунули под воду и она изо всех сил борется с кем-то, пытаясь выплыть. — Ты должна… — вынырнула, наконец, — перестать любить его.

Женщина всхлипывает. Зажмурившись, она трет пальцем брови и качает головой. Ей очень страшно.

— Перестань, мамочка! — кричит девочка. — Перестань любить его! — она уже почти визжит. — Перестань, перестань его любить, перестань!

Женщина всхлипывает громче. Девочка забивается в угол, ее трясет от ужаса, с одежды капает вода. На ковре медленно возникает мокрое пятно, кажется, это просто от дождя протекает крыша. Женщина смотрит на потолок, там набухают серебристые капли, они с мерным стуком падают вниз.

За спиной рев:

— Ты с ним встречаешься! — Капли разом хлынули с потолка, она промокает до нитки. — С этим приезжим!

Она качает головой и закрывает лицо руками. Плачет.

— Потаскуха! Ты думаешь, раз я умер, можно… можно…

— Я тебя не люблю, — бормочет она, — я тебя не люблю, я тебя…

— Любишь. Смотри, вот он я, здесь я.

Ни звука. Может, все, что она видит, — лишь плод воображения? Нет. Женщину хватают за волосы и тащат в темную глубину комнаты, она кричит от боли и ужаса. На нее с размаху наваливается огромная тень, женщина выставляет перед собой дрожащие руки, она пытается защититься от беснующегося мужа.

Клаудия уронила ручку и посмотрела в окно. Пальцы устали писать. В стекле отражалась Джессика, она стояла сзади, на границе между могучей тьмой и хрупким светом.

— Мамочка, ты уснула?

— Не знаю, деточка. Разве?

— Я иногда не могу понять, мам. Как ты думаешь, это важно?

— Что важно?

— Настоящая я или нет. Мам, я не знаю, то ли я есть, то ли нет меня.

Дождь монотонно барабанил по воде. Океан казался угольно-черным, миллионы искорок тускло блестели на поверхности. На бетонном причале у привязанных лодок скучали часовые, доски тихо поскрипывали всякий раз, как набегала волна. Военные в макинтошах защитного цвета осматривали в бинокли прибрежную зону.