Онлайн книга «Серая слизь»
|
“Что это у вас?” – показывает на свою правую скулу. “Ничего интересного. Бытовой травматизм… По пьяни”. …К реальной степени собственной растерянности я тоже в итоге был не готов (и, кстати, стал лучше понимать расколовшихся без “обработки” и при очевидном отстутствии против них прямых улик: все-таки атмосфера ментовки – или само обстоятельство, что ты уже в ней, – и впрямь изрядно парализует волю). Зато, похоже, был к ней готов лейтнанта кунгс: в характерном для Кудинова зомбическом равнодушии, отсутствии выражения в голосе и лице сейчас – в отличие, как мне показалось, от первого допроса – прощупывалось некое насекомоядное довольство. Видимо, все происходило согласно его ожиданиям и расчетам. Он въедливо, планомерно долбил меня на тему “Ковчега”, а я совершенно не понимал, на хрена: в свое время на все эти вопросы я прилежно ответил ментам, ведшим дело Якушева. И вдруг: – Лично с Якушевым вы когда-нибудь общались? – Нет, естественно. – Вы были с ним знакомы при его жизни? – Нет. Пауза. Он вообще мастер изводить паузами. – Вы уверены? – Абсолютно. Что за бред?! – Вы сказали, что про самоубийство Якушева узнали от приятеля… – Да. – Как его зовут? – Федор Дейч. – Вы давно его знаете? – Лет с пяти. Мы в одном дворе выросли. – В каких вы с ним отношениях? Гос-сди, Федька-то тут при чем?.. – На данный момент – ни в каких. – Что это значит? – Полтора года назад он уехал из Латвии. – И вы с тех пор его не видели? – Нет. – А до его отъезда какие у вас были отношения с Дейчем? – Приятельские. Хрен тебе я буду вдаваться в подробности. – А Дейч был знаком с Якушевым? – По-моему, совсем мало. – То есть вы не убеждены? – Насколько я помню. – А где он сейчас? – Кто? – Дейч. – По-моему, в Москве. Но на сто процентов я не уверен… Вопросы были чем дальше, тем более откровенно высосаны из пальца, и естественно было предположить, что лейтенант просто не знает, о чем еще спрашивать, но у меня складывалось стойкое впечатление, что – прекрасно знает, и несет всю эту хрень не вполне от балды, а то ли клонит к чему-то, то ли отвлекает внимание, готовя сюрпризик. А вот и сюрприз: – Вы знали Вячеслава Доренского? Бл-ля… (Не готов, ни к чему не готов!.. Но какого черта?) – Почти нет. – Что значит – почти? – Я знал, что такой существует. Но лично практически не общался. Видел три или четыре раза. – Знали, что существует… Откуда? – Я с Дашкой встречался. C сестрой его. – Когда? – Около трех лет назад. – Долго? – Около полугода. – Почему перестали? Да какое тебе, тварь кривомордая, дело? – Не сошлись характерами. – А что вы можете сказать про ее брата? – Ничего. Я говорю: я его почти не знал. – А он к вам как относился? – Представления не имею. – Вы знаете, что с ним стало? Ну да, ну да… – Я слышал, он погиб. – Вы знаете, как? – Вроде, его убили. – А как убили? Какой, блин, любознательный… – Не знаю. В точности и правда не знаю. Но слухи ходили веселые… Кудиновс медленно, изматывающе медленно перебирает листы из лежащей перед ним папки (не берусь определить: очередной ли это пошлейший прием допрашивающих инстанций или особенность личной манеры неторопливого лейтенанта). Останавливается на какой-то странице. Смотрит в нее (буквы знакомые ищет…). – У меня есть показания Дарьи Доренской, которая утверждает, что ее брат относился к вам крайне враждебно… – Поднимает индифферентный взгляд. А ты не пугай, сука, не пугай… – Ей виднее. – А Саввину Анастасию вы знали? Кого?.. – Нет. Такую не знаю. – Вспомните. – Нет. Точно не знаю. – Подумайте-подумайте. – Тут нечего думать. – Вам было тринадцать лет… Что?! Это же Аська. Это же он про Аську спрашивает… – Да… действительно знал… Я только не помнил, что она Саввина… Все. Аут. – Она в нашем доме жила, в соседнем подъезде. И в детcкий садик мы с ней в один ходили. В одну группу. Ровесники были… Правда, в школу ее записали не в семидесятую, как меня, а в восемьдесят вторую… Но мы с ней и позже… не знаю, дружили не дружили… что-то вроде… – Прикладываюсь к фляжке. И что б я без этого кэптэна делал?.. – Первая любовь? – хмыкает (грустно). – Да не, какая там любовь… не знаю… Она на самом деле совсем некрасивая девчонка была, но… Очень сложно сформулирвать, извини. Мы с ней общались в таком возрасте, когда, ну, знаешь, пацаны только с пацанами и наоборот… А к тому моменту, когда… ну, все начинается… Аську… – Сколько тебе лет тогда было? – По тринадцать нам было, когда она… – Что с ней произошло?.. Ты извини, Дэн, что я во все лезу – но это только, чтоб представлять ситуацию… Лера – вообще человек с редкой выдержкой, но сейчас я вижу, что она действительно боится. За меня. И я – как бы сие ни соотносилось с мужским самолюбием – благодарен ей за этот страх. – Ее изнасиловали и задушили. Кто – так и осталось неизвестным… Смотрим друг на друга (сидя на передних сиденьях ее “пассата”, стоящего у моего подъезда). Лера отводит взгляд, невидяще хмурится на баранку, по которой барабанит пальцами. Я делаю очередной глоток темного сорокаградусного “Кэптен Моргана” из плоской стеклянной фляжки. Капли, толкаясь, соскальзывают по лобовому, по боковым: крохотные и хвостатые, как сперматозоиды, и в каждой – ДНК фонарного света. – А что с этим… братом? – Да черт его знает на самом деле. До меня только слухи доходили. Но по слухам, – хмыкаю (нервно), – его в толчке утопили. Буквально. На даче. В выгребной яме. Но еще раз – по слухам… Он же на что, сука, лейтенант этот, мне намекал… Типа мы знаем, что он терпеть вас не мог… – Это правда? – Правда. – Что ты ему сделал? – Ему – ничего. Ну, хахаль сестры, знаешь, как бывает… Вообще мудак он, насколько я его знал, был редкий… |