
Онлайн книга «Рыжая кошка»
— Я прошла до перекрестка Семьдесят второй и Третьей. Мы должны были встретиться с Биби Ши, но у меня не было настроения, поэтому я позвонила ей и все отменила. — Значит, в кино ты была совсем одна? — Мне не хотелось разговаривать. — Ты пришла туда пешком? — Кивок. — Но ведь было холодно. — Мне хотелось подышать воздухом. — Ты заплатила за билет наличными? — Еще один кивок. — Что показывали? — Стефани сказала название фильма, время начала и конца сеанса. Что показывали перед фильмом, она не помнила. — Ты видела кого-нибудь из знакомых? — Нет. — Что все это время делал Дэвид? — Насколько мне известно, он был дома. Был дома и когда я уходила, и когда я вернулась. Спал… или напился до беспамятства. Я пролистал блокнот, и мы еще раз повторили все даты и время. — Холли только вопросы задавала или что-нибудь еще говорила? Стефани покачала головой. — Ты уже спрашивал. Я ответила: только вопросы. — Она ничего не говорила тебе? Стефани нетерпеливо мотнула головой: — Нет. Я глубоко вздохнул. — Она не говорила, что беременна? Стефани нахмурилась и поджала губы. — Нет, — произнесла она наконец. — Вчера нам объявили об этом в полиции. Дэвид не упомянул о беременности? Стефани коснулась пальцами шеи. И, к моему удивлению, улыбнулась: — Наверное, забыл. — Она горько хмыкнула. — Полицейские хотят знать, могли он быть отцом. И полагаю, им интересно, как бы ты отреагировала на эту новость. — Дэвид что-нибудь ответил? — Сказал, что ребенок не его и что, если бы Холли сказала о беременности, ты бы не поверила. — Тут он не лгал. Я бы не поверила. — Потому что он стерилен? Стефани подняла брови и медленно кивнула. — Доктора назвали это по-другому, однако смысл тот же. Мало сперматозоидов, а те немногие, что есть, неподвижны и быстро умирают. Он говорил тебе? — Дэвид говорит не слишком много. Я догадался. — Анализы брали два года назад. Мы пытались и… — Она покачала головой. — Мне жаль. — Чего? — быстро ответила она прищурившись. — Несомненно, все оказалось к лучшему. Я в последний раз пролистал блокнот. Стефани встала и вытащила из кармана джинсов коричневый пластиковый пузырек. Отвинтила крышку и вытряхнула белую таблетку. — У него есть водка, а у меня ативан. Но по крайней мере мне его прописал врач. — Она положила таблетку на язык, допила воду и поставила стакан на стол. — У тебя все? — Да, — ответил я. Но Стефани не закончила. Она снова села в кресло и посмотрела на меня. — Дэвид объяснял, зачем ему это? — спросила она. — Что — это? — Всё. Женщины. Ложь. Зачем он так старался превратить свою жизнь… наши жизни… в дерьмо? — Она говорила спокойно и твердо, словно уже много раз задавала эти вопросы. И не ждала ответов. — Знаешь, что больше всего удивило меня, когда я узнала о женщинах? Понимание, что Дэвид жаждал, чтобы я узнала о них. Он был как ребенок, который «секретик» закопал, его распирало. Не знаю, наверно, его интересовала моя реакция: может, я разозлюсь, может, уйду, может, прощу его, — не знаю, чего он хотел больше. Знаю только, что в глубине души он этого ждал. — Чего — этого? — Наказания. — Наказания за… что? — Думаешь, я понимаю? — Стефани покачала головой. — Но сколько я знаю Дэвида, он всегда был таким: с одной стороны, ему кажется, что его вечно обсчитывают и недооценивают, а с другой — что все хорошее, ему выпадающее, превышает его заслуги. И именно поэтому он все ждал — когда же его поймают с поличным и накажут. — Стефани закрыла глаза и потерла виски. — Знаешь, такое извращенное чувство справедливости: всему хорошему должна соответствовать некая причиненная самому себе боль. Мне следовало бы догадаться, что произойдет что-то серьезное, когда он наконец получил новую работу. — Стефани внимательно посмотрела мне в лицо: — Ты и понятия не имел, да? — Я покачал головой. — Ну разумеется… откуда тебе знать? Каждый из вас, Марчей, замкнут в своем мирке. — Ты говорила об этом с Дэвидом? — Разве что несколько лет назад. — Стефани сердито скривила губы. — Возможно, Холли повезло больше. Она умела задавать вопросы. Вот она меня спросила: почему я терплю измены Дэвида? А я теперь думаю: и правда, почему? — И каков же ответ? Если бы Стефани послала меня к черту или просто надменно промолчала, я бы не удивился. Но я не ожидал ни тихого, спокойного голоса, ни длинного монолога. — Я же заключила сделку, верно? Правда, условия этой сделки успели измениться, но я же сама на них согласилась. — Стефани изо всех сил сцепила руки на коленях, но голос остался ровным. — Если подумать о моем браке… если разом принять во внимание все обстоятельства, продолжать совместную жизнь покажется чистым безумием. Да только дело в том, что процесс был постепенный, вроде эрозии. Мало-помалу все оказывается меньше, чем ты думаешь… с каждым годом — всегда чуть меньше. В один прекрасный день понимаешь, что детей не будет, а в другой прекрасный день — что на самом деле муж тебя не любит. Позднее выясняется, что и ты не очень-то его любишь, вдобавок сомневаешься в его адекватности. И становится немного легче думать о детях, которых у тебя не будет, и узнавать о других несчастных женщинах. Безразличие — оно ведь накапливается. Потихоньку все сходит на нет, однако при каждом новом разочаровании, в связи с каждой новой обманутой надеждой ты заключаешь с собой новую сделку. Ты думаешь: «Вот только поменяю квартиру на бо́льшую, может быть, в более престижном районе. Вот куплю у моря дом побольше. Проведу лишнюю неделю на Карибах или устрою в честь дня рождения прием покруче. Куплю „семьсот шестидесятый“ „бумер“ вместо „пятьсот пятидесятого“». И через некоторое время уйти становится… трудно. Квартиры, дома, отпуска, друзья и знакомые… В конечном счете все, наверное, сводится к деньгам. Порвать становится слишком дорого и сложно. Слишком страшно. Бывали моменты, когда я думала, что дошла до края. Например, я подумала так, когда услышала голос Холли по телефону… но каждый раз выясняется, что это еще не самый край. Всегда удается убедить себя, что есть еще куда отступать. Вот так и пятишься шаг за шагом, год за годом… все ниже, ниже, ниже. На улице солнце двигалось по небу, и яркий луч пробился в окно. Нефильтрованный свет упал налицо Стефани и превратил его в маску — натянутую, белую, как в театре кабуки, и хрупкую. Только сила воли и, может быть, ативан не давали этой маске рассыпаться. Стефани посмотрела на меня: |