Книга Коллекционеры смерти, страница 57 – Джек Керли

Гарри сидел, выпучив глаза на это ее представление.

– А это еще что такое, черт возьми?

Она выдержала драматическую паузу на три счета.

– Сведения о посещении нашим маленьким Марсденом Института изящных искусств – l'Institut des Beaux-Arts.

Глаза у Гарри расширились еще больше.

– Что?

– Он приехал во Францию в июле шестьдесят шестого, уехал в мае семидесятого. И за это время никаких занятий не посещал.

– Так он еще и мошенник? – возмутился я.

Денбери положила на стол несколько страниц, исписанных аккуратным почерком, который прерывался какими-то линиями, стрелками и вопросительными знаками.

– Не совсем. Он посещал там другую школу – l'Académie d'Art Graphique – Академию графики, которой сейчас уже нет. Не мировой класс, но и не курсы домашнего дизайна. Довольно скромное учебное заведение, насчитывающее тогда сотни три студентов. Руководил ею Анри Бадантье – эксцентричный, но уважаемый профессор, который пытался в короткий срок создать своей школе хорошую репутацию в мире искусства.

Я обдумывал уловку Гекскампа.

– В этом обмане есть смысл. Типичное поведение эгоцентрического социопата. Он не мог смириться с тем, что посещал не самую лучшую школу, а для пущего самовозвеличивания добавил еще и стипендию.

Гарри изучал странички с записями.

– Как вы все это раскопали, Денбери?

Она двумя руками взяла кружку с логотипом «Канала 14» и сделала глоток кофе.

– Говорила с людьми: интересовалась документами учебных заведений, загранвизами, стипендиями для иностранных студентов. Во Франции прекрасно налаженная бюрократия и там любят сохранять всякие бумаги. Мне кажется, что полуподвальные помещения всей Франции забиты ящиками с регистрационными карточками.

– А этот… Бо-дон-тье… Он умер, да?

– Бадантье. Я говорила с его сестрой. Озлобленная несчастная женщина. Я сказала этой мадам, что провожу исследования относительно самых влиятельных личностей в мире академического искусства. Французы очень гордятся своей близостью к прекрасному, и я этим бессовестно воспользовалась: рассыпалась мелким бисером, сплошные ахи, охи, о-ля-ля, и лед растаял. Точнее, треснул на несколько минут.

– Как бы там ни было, но это сработало, – хмыкнул Гарри, стараясь скрыть впечатление, какое произвела на него деятельность Денбери: не имея ничего, кроме телефона и собственной интуиции» всего за несколько часов она вернулась с «хлебами и рыбами». [30]

– Что-то еще? – спросил Гарри.

– Еще одна вещь привлекла мое внимание. Разговаривая с мадам, я на заднем плане слышала голос самого Бадантье. Когда я в качестве примера упомянула имя уроженца Алабамы, Марсдена Гекскампа, который сделал себе имя в мире живописи, я слышала, как она передает эту информацию своему брату.

– И?… – спросил я.

– Он принялся хохотать.

– Ну и что?

– Дело не в том, что он рассмеялся, – сказала Денбери, – а в том, как он рассмеялся. Слышали бы вы! Похоже было, что старик чуть живот при этом не надорвал.

– А почему вы не поговорили с ним самим? – спросил Гарри, но тут же сообразил: – О, он просто не говорит по-английски.

– Он говорит на тридцати языках, но к телефону не подходит.

– Почему это?

– Его сестра по своей инициативе сообщила мне, что месье Бадантье признает только две формы общения: либо посредством написанных от руки писем, либо лицом к лицу за бокалом красного вина.

– А в какой связи она сказала вам это?

– Я думаю, это был ее тонкий намек на то, что мой контакт с великим человеком невозможен; при этом она упомянула, что просматривает всю его почту. Неприятная женщина, как я уже говорила.

– Прекрасная работа по раскопкам прошлого нашего Гекскампа, Денбери, – признал Гарри. – Но это не особенно нас куда-то продвигает.

– Но позволяет вернуться к стартовой точке, – сказала Денбери. – Согласитесь, Гарри, это тоже важно.

– Он умер три десятилетия тому назад, а у нас за две последние недели убито две женщины.

– Чем больше мы будем знать о его прошлом, тем больше мы сможем…

– Но прошло уже тридцать лет…

Денбери и Гарри принялись спорить. Я смотрел в окно и попивал свой кофе. У кормушек Денбери суетились птицы, одни подлетали, другие улетали. По верхушке забора пробежала серая белка.

– И над чем это, черт побери, так сильно смеялся этот Бадантье? – спросил я вслух.

Я обдумывал такую реакцию Бадантье, пока Гарри и Денбери препирались у меня за спиной. Зазвонил мой сотовый, и я увидел, что это звонок из Бюро судебной экспертизы Алабамы, БСЭА.

– Карсон, – сказал Уэйн Хембри, – мне нужно встретиться с тобой и Гарри.

Уэйн Хембри ненавидел телефонные разговоры. Если я ему звонил, трубку он, конечно, брал; но сам не звонил никогда, поручая это кому-нибудь из подчиненных.

– В субботу, Бри?

Гарри отставил кружку с кофе в сторону и смотрел на меня, тоже удивляясь звонку Бри.

– Хорошо бы прямо сейчас. А пять минут назад – было бы еще лучше.

– Мы в десяти минутах от тебя. До встречи.

Я бросил сотовый в карман.

– В цепкие лапы нашего Бри попалось что-то горячее.

– Я только захвачу свою сумку, – сказала Денбери. – напомню Карле, чтобы хорошо запиралась.

– Эй, возможно, вы не обратили внимание, мисс Денбери, но звонили-то не вам, – остановил ее Гарри.

Она схватила ключи от своей машины с кухонной стойки и бросила их в сумочку.

– Мы сейчас в одной команде, Наутилус. Вы уже забыли, чем я занималась всю минувшую ночь?

– Если появится какая-то важная информация по делу Гекскампа, мы дадим вам знать через несколько…

Денбери резко вытащила из сумочки мобильный телефон и принялась яростно нажимать на кнопки.

– Кому вы звоните? – спросил Гарри.

– Шефу Плакетту. Мне нужен еще чей-то голос, который подтвердит, что меня выбрасывают из дела. Надеюсь, что он уже проснулся.

– Секундочку, – вздохнул Гарри.

Увидев нас с Гарри, Хембри кивнул. Глаза его за стеклами в черной оправе казались огромными и встревоженными. За нами в комнату проскользнула Денбери.

– Хм, а это… – Бри качнул головой в ее сторону.

– Относись к этому, как к миражу, – сказал Гарри. – Что ты нашел?