Онлайн книга «Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы»
|
– Бьет часто? – Да нет, он не злой. Не любит только, когда ему возражают. Ленке, ее уже с нами нет, как-то волосы с темечка выдернул. Сама виновата. Он говорит, пей шампанское, а она – ликера хочу. Вот и получила на сладенькое. А мне сегодня ни за что попало. Я же лучше всех катаюсь! Если б вчера на льду ногу не растянула. Я – в поворот, а щиколотка раз – и на сторону. Слетела. А он, вместо того чтобы пожалеть. – Да надо было сдачи дать! – Ты че, дура? Ему вечером стыдно станет, он мне чего-нибудь подарит. Ленке, между прочим, за то, что облысела, квартиру купил! Трехкомнатную! Нет, нам повезло. Мужик нормальный. И неженатый. Никто глаза не выколет. А вот подружка моя, та самая, которая меня на кастинг притащила, к банкиру попала. Такой дядечка благообразный! Тихий, скромный, матом не ругается, этого своего еврея, ну. забыла. в подлиннике читает. А оказался – садист! Танька вся в синяках. Он, знаешь, их связывает сзади, руки-ноги вместе, и потом как воблу на веревку за шею подвешивает. В такой позе трахает. Иначе кончить не может. Танька боится, что задушится. Вроде кто-то там у них – того. – А чего терпит?! – возмутилась я. – Смерти ждет? – Да так-то ждать можно. Он ее в Лондоне поселил. Прилетает только на выходные, а всю неделю она свободна, живи в свое удовольствие! Денег – завались. Квартира – в самом центре, причем на Таньку записана. Я бы тоже так потерпела. Потом найдет себе какого-нибудь англичанина. Знаешь, как там наши девки котируются! – Ну да. Так он ее и отпустит! – Конечно, отпустит! Она ему через годик надоест, другую найдет. А квартира, шмотки, деньги и брюллики при ней останутся. Если выживет, конечно. Слушай, Дашка, клевая ты чувиха, пойдем еще выпьем? В этот момент румяная счастливая Юлька лихо крутанулась прямо передо мной, исполняя заученный вираж. – Дашка, ну ты вообще! Мы тебя обыскались! – Ладно, Дашка, пока! Похромаю, – поднялась Алина. – Может, еще пересечемся. – Это кто? – подозрительно спросил подъехавший Макс. – Так, знакомая по работе. – Она что, пьяная? – Нет, упала, ногу ушибла. – Ясно, компресс прямо на лыжне делала. – Макс носком лыжи ловко подбросил вверх пустой коньячный бутылек, поймал рукою, сунул в карман. – Разбрасывать-то зачем? Кто-нибудь на скорости наскочит – беда будет. – Чего ты мне выговариваешь! – огрызнулась я. – Я, что ли, пила? – Да ладно, пойдем кататься! Должен же я тебя хоть чему-нибудь научить! – Я не хочу. Мне и так хорошо. Гуляю, воздухом дышу, никого не трогаю. Лучше пойдемте кофе попьем – чего-то я озябла. – Пойдемте, пойдемте! – застучала палками Юлька. – А потом на сноуборде, да, Макс? – Посмотрим, – уклончиво ответил наш спутник. В баре неподалеку, где мы заказали кофе и горячие пирожки с вишней, Макс вдруг словно забыл о существовании Юльки. Он заглядывал мне в глаза, рассказывал анекдоты, умело пародировал известных людей. Я хохотала, как подорванная, а Юлька хмурилась все больше и больше. Наконец она встала, громко отодвинув стул. – Я в номер пошла. А вы тут развлекайтесь! Оторопев от такого заявления, я даже не нашлась, что сказать, а Макс равнодушно повернул к Юльке голову и промолвил: – Иди, деточка, отдохни, как раз тихий час. – Ты что? – уставилась я на Макса. – Обалдел? – Да пусть уже идет, – махнул он рукой, – надоела, хоть вдвоем побудем. – Кто? – Мы с тобой, Даш, – он накрыл мою руку своей ладонью, – ты думаешь, я с Юлькой просто так валандаюсь? Мне рядом с тобой быть хочется. – Мальчик, – тут же обидела его я, – ты в себе ли? Да ты мне в сыновья годишься! – И что? – совершенно не обиделся он. – Выглядишь ты вполне, лет так на двадцать восемь, не больше, твоих сорока никто не даст, а потом. Сейчас в моде такие браки, когда жена старше мужа. – Каких сорока? Какая жена? – задохнулась от возмущения я. – Ты что, перекатался? Или голову на склоне совсем отшиб? – Шутка! – он заграбастал мою вторую руку. – Но ты мне очень нравишься, правда! – А ты мне нет! – Я вырвала свои руки из лап самоуверенного нахала. Хотя, если очень честно, мне совсем не хотелось этого делать. Скорее наоборот, но. – Стерпится – слюбится, – ласково бросил мне вслед провинциальный выскочка. * * * Юлька со мной не разговаривала. Лежала на диване, смотрела телевизор, причем какой-то арабский канал, где бородатый мужик в белом тюрбане что-то таинственно и непонятно курлыкал. Я послонялась по номеру, поразмыслила. Ссориться с племяшкой мне не хотелось. Я вообще не люблю ссориться. – Юль, – присела я к ней на диван, – не злись! Не нужен мне твой Макс, честное слово! – А чего тогда заигрываешь? – злобно стрельнуло глазами младшее поколение. – Я? Да ты что? И в мыслях не было! Видишь же, как быстро я вернулась! – Могла бы вообще не возвращаться. – Могла бы, но вернулась. Потому что родственные связи дороже случайных. – Конечно, – согласился просвещенный ребенок, – от родственных не бывает венерических болезней. – Ты это о чем? – насторожилась я, памятуя, что прошлую ночь племяшка провела вне моего неусыпного контроля. – О том! Ты, Дашка, как собака, которую Боярский играл. Ни себе, ни людям. Я честно попыталась вспомнить, где всенародно любимый актер играл домашнее животное, но так и не вспомнила. – Вокруг тебя и так пол-Куршевеля хороводы водит, – продолжила обличительную речь Юлька, – а ты у родной племянницы последнее отнимаешь. Мне стало стыдно. – Где ты хороводы увидела? – Только что у подъемника дядю Сему встретила, ну того, помнишь, что в «Лезиреле» со мной разговаривал, а на тебя пялился. Я тогда думала, он кончит! – Дуся! – Да ладно тебе, что я, маленькая? Говорит, приходите, Юлечка, сегодня с сестренкой в «Трамплин», будет очень интересно. – Это такой рыжий, весь в веснушках? Откуда ты его знаешь? – Здрасте! Это же Бройдер, папкин друган. В прошлом году к нам в Жаворонки приехал, назюзюкались с папаней и в маминых орхидеях заснули. – Так это он вам цветник испортил? – Кто же еще? А у него аллергия на пыльцу оказалась, еле откачали. Орхидеи они же такие заразные. – А Ильдар? – Знаешь, как маман говорит: нам, татарам, все равно, что наступать – бежать, что отступать – бежать. Папка-то его и спас. Проснулся ночью, комары его, видите ли, зажрали, пивка принес похмелиться. А дядя Сема почти не дышит. Он его сначала пивом поливал. Потом водой, потом маму разбудил, ну тогда и неотложку вызвали. А маман за эти орхидеи знаешь сколько заплатила? |