Книга При реках Вавилонских, страница 38 – Нельсон Демилль

Он вошел в хижину.

Хоснер стоял, глядя на то место, где только что находился раввин. Он не мог проследить ход его логической мысли, которая представляла собой смесь макиавеллиевского, византийского мышления и изворотливого практицизма простого еврея. У Якова возникло подозрение, что сам раввин не вполне понимал, что тут наговорил. Но и то, что сказал, внушало надежду.

Хоснер направился к входу в хижину.

* * *

Человек пятнадцать стояли, тихо разговаривая между собой. Все замолчали и повернулись к Хоснеру. Он остановился на пороге в свете голубоватого лунного света, который просачивался сквозь пальмовые ветки, служившие ветхой кровлей. Ариэль Вейцман, министр иностранных дел, пересек комнатушку, чтобы пожать ему руку:

– Вы сделали большое дело, мистер Хоснер.

Хоснер позволил сделать этот показушный жест.

– Вы имеете в виду то, что я позволил разместить бомбы на борту моего самолета, господин министр?

Министр иностранных дел пристально посмотрел на него.

– Яков, – тихо произнес он, – хватит об этом. – И, повернувшись к остальным, призвал: – Начнем. Мы здесь для того, чтобы определить наши цели и оценить наши шансы достичь этих целей.

Хоснер поставил сумку и окинул взором все помещение, пока министр продолжал свою дипломатическую речь.

* * *

Каплан лежал на животе у стены, прикрытый от поясницы и ниже голубым одеялом компании «Эль-Аль». Рядом лежали его окровавленные брюки. За ним присматривали две стюардессы, Бет Абрамс и Рахиль Баум. Хоснер порадовался, что стюарды и стюардессы «Эль-Аль» обучались оказанию медицинской помощи.

Десять официальных представителей миссии по мирному урегулированию тоже находились здесь, включая обоих арабов, Абделя Джабари и Ибрагима Арифа. Рядом с проломом в стене стояла Мириам Бернштейн. Хоснер подумал, как хорошо она выглядит в лунном свете, и поймал себя на том, что не сводит с нее глаз.

Пленник-араб сидел в углу. Запястья рук ему привязали к лодыжкам. Лицо покрывала корка запекшейся крови от раны, которую нанес кирпичом Хоснер. Гимнастерка запачкана кровью от раны на плече. Кто-то расстегнул ему гимнастерку и наложил повязку на плечо. Раненый, казалось, то ли спал, то ли находился под действием лекарств.

Хоснер слушал. Привычная процедура. Обычное заседание кнессета. Аргументы, пункты повестки дня и призывы голосовать. Они не могли даже решить, зачем они здесь находятся, почему решили сражаться или что предпринять дальше. И это в то время как пятеро его людей с несколькими добровольцами контролируют немыслимо длинную линию обороны. Израиль в миниатюре: демократия в действии или бездействии. Черчилль был прав, размышлял он. Демократия – худшая из форм правления, только остальные еще хуже.

Хоснер видел, что Добкин тоже выходит из себя, но опыт научил его уступать политикам. У него же такого опыта не было, и в любом случае он не собирался участвовать в прениях. Хоснер прервал чье-то выступление:

– Кто-нибудь допросил пленного?

Все замолчали. Почему этот человек говорит вне очереди? Член кнессета Хаим Тамир глянул на пленника, который теперь явно спал.

– Мы пытались. Он не хочет говорить. И кроме того, он тяжело ранен.

Хоснер кивнул. Потом спокойно подошел к спящему арабу и пнул его по ноге. Раздалось несколько удивленных возгласов, в том числе и со стороны араба. Хоснер обернулся.

– Видите ли, дамы и господа, самый важный здесь – вот этот молодой человек. То, что он скажет нам о боеспособности противника, определит нашу судьбу. Я рисковал жизнью, чтобы притащить его сюда, а вы говорите только друг с другом.

Хоснер видел, как на лицах Берга и Добкина отразилось и облегчение, и беспокойство. Никто не произнес ни слова. Он продолжал:

– И если у этого молодого человека припасены для нас плохие новости, о них не стоит знать каждому. Поэтому прошу удалиться всех, кроме министра, генерала и мистера Берга.

Раздался взрыв возмущения и негодования.

Министр иностранных дел призвал к тишине и вопросительно взглянул на генерала Добкина.

Добкин кивнул:

– Это действительно абсолютно необходимо. Мы должны допросить пленного независимо от того, в каком состоянии он находится. И сделать это нужно без промедления.

Вид у министра был чрезвычайно удивленный:

– Почему же вы раньше не сказали об этом, генерал?

– Пленный ранен, и стюардессы сделали ему обезболивающие уколы, а потом вы созвали это совещание…

Хоснер обратился к Бергу:

– Ты возьмешься за это?

Берг кивнул:

– Это мое ремесло. – Он зажег трубку.

Пленный араб понял, что говорят о нем, и глаза у него беспокойно забегали.

– Мы продолжим наше совещание в каком-нибудь другом месте и оставим вас наедине с пленным, мистер Берг, – согласился министр.

Берг кивнул.

Собрание начало покидать хижину вслед за министром. У многих был сердитый и воинственный вид. Похоже, вмешательство Хоснера понравилось не всем.

Мириам Бернштейн остановилась перед Яковом Хоснером и подняла на него глаза. Он отвернулся, но Мириам удивила и саму себя, и Хоснера, взяв его за руку и повернув к себе:

– Что, черт побери, ты о себе воображаешь?

– Ты прекрасно знаешь, кто я такой и что собой представляю.

Она попыталась обуздать свой гнев:

– Цели, мистер Хоснер, не оправдывают средств.

– Сегодня оправдывают.

Она заговорила медленно и четко:

– Послушай, если мы выберемся отсюда живыми, я хочу, чтобы наш гуманизм и самоуважение остались при нас. За очень короткое время ты распустил демократическое собрание и получил разрешение пытать раненого человека.

– Я лишь удивлен, что это заняло у меня так много времени. – Он закурил сигарету. – Послушай, Мириам, первый раунд остался за нами, бравыми парнями. И вероятно, мы будем выигрывать теперь каждый раунд. Поэтому вы просто усвойте, что вы здесь лишние, если вы не солдаты. Я собираюсь выправить чертову ситуацию, даже если мне придется превратить холм в концентрационный лагерь.

Мириам дала ему пощечину. Сигарета отлетела в сторону. Те, кто еще не вышел из хижины, притворились, что ничего не слышали. Наступила тишина.

Хоснер откашлялся:

– Мистеру Бергу нужно заниматься делом, а вы его задерживаете, миссис Бернштейн. Пожалуйста, уходите.

Она вышла.

Хоснер повернулся к Добкину:

– Пойдем осмотрим линию обороны и определимся с нашими позициями. – Он пересек комнату. – Исаак, как только у тебя будет что-то конкретное, пошли к нам кого-нибудь. – Он показал на свою сумку, брошенную на землю. – Здесь досье и психологический портрет Риша. Не упускай из виду.