Книга Меченый, страница 51 – Уильям Лэшнер

– Моника, вы уверены, что это хорошая идея?

– Понимаю, они будут разочарованы тем, что вы адвокат, но ничего, привыкнут.

– Я не это имел в виду.

– Можете сказать, что мы познакомились на работе.

– В клубе?

– Нет, глупенький. Они думают, что я секретарь в юридической конторе. Вы адвокат, я вроде как секретарь в юридической конторе, поэтому вполне естественно, что у нас якобы сложились отношения.

– Может, мне стоит называть вас Хилари и на «ты»?

– На «ты» – согласна. А почему Хилари?

– Чтобы быть последовательным.

– Когда-то у меня была знакомая девушка по имени Хилари. Она не работала секретарем в юридической конторе, но имела прекрасную фигуру. Хотя не была слишком умной. Думала, что Канада – это заграница.

– Это и есть заграница.

– Хорошо, что ты меня так поддразниваешь. Как настоящий возлюбленный.

– Моника, мне неудобно лгать твоим родителям.

– Ты уверен, что ты адвокат?

– Абсолютно уверен, хотя многие в последнее время в этом сомневаются. Если ты стыдишься своей жизни, то не лги, а измени ее.

– Я не стыжусь того, чем занимаюсь, просто у меня свои секреты. Разве у тебя нет секретов, Виктор? Неужели ты рассказываешь родителям все о своей личной жизни?

Я вспомнил шальную выходку с Шейлой прошлой ночью.

– Ну, я…

– Вот. У них и так была достаточно нелегкая жизнь, поэтому я не хочу грузить их правдой о себе. Итак, скажем, что познакомились в офисе и встречаемся всего несколько недель, но у нас очень хорошие отношения.

– Что мы делаем вместе?

– Ходим в кино, гуляем. Я готовлю тебе ужин. Телятину с пармезаном.

– А ты умеешь ее готовить?

– Нет.

– Но я люблю телятину с пармезаном.

– Тогда считай, что я ее готовлю.

– А у меня есть собака?

– Была, но умерла.

– Какая жалость!

– Увидишь, Виктор, у нас замечательно все получится.

Я в этом очень сомневался.

Я ехал к родителям Моники, чтобы разузнать об исчезновении Шанталь Эдер и ее связи с Рембрандтом Чарли Калакоса. Эта связь возникла в моем воображении, потому что и девочка и картина исчезли около тридцати лет назад, а кроме того, эти пропажи очень беспокоили семью Хатэуэй: отца-полицейского и дочь – помощницу федерального прокурора. На первый взгляд мои предположения не имели смысла, но я был не настолько наивным, чтобы думать, будто эти события случайно произошли примерно в одно и то же время. И я не верил, что татуировка появилась у меня на груди вследствие горячей и неизменной любви, найденной в ночь, которая выпала из моей памяти. Вокруг меня творилось что-то зловещее. Я намеревался выяснить, в чем дело, а также найти того, кто сделал мне наколку, и заставить его поплатиться за это.

– А ты уверена, что твои родители захотят говорить о Шанталь? – спросил я Монику, припарковав машину напротив опрятного домика.

– Не волнуйся.

– Наверное, для них это будет тяжело.

– Вовсе нет. Шанталь у них – любимая тема для разговоров.

Мы двинулись к дому.

Часто за ухоженными газонами и свежевыкрашенными фасадами кроются каньоны потерь и бездны страданий. Проезжая мимо ничем не примечательного на вид домика, порой ощущаешь некое притяжение. Тебя будто зовет чья-то боль, и ты прибавляешь скорость, спасая свое безмятежное существование. Зачем тебе этот храм печали, где люди общаются тихими голосами и предаются тяжким воспоминаниям? Ты не хочешь опускать взгляд, говорить с мягкой почтительностью, слегка сутулиться и подавлять свою жизнерадостность. Именно таким был дом Эдеров на узкой улочке недалеко от западного въезда на мост Тэкони-Пальмира и всего в нескольких десятках метров от места гибели Ральфа Чуллы.

– Мамочка, папочка, – сказала Моника, неожиданно схватив меня за руку и лишив малейшего шанса отступить. – Это мой новый друг, Виктор.

– Здравствуйте, – сказал я, тщетно пытаясь освободить руку.

Мистер Эдер, худощавый, седовласый, смуглолицый, словно опаленный жизнью, выглядел на все семьдесят, хотя ему еще не исполнилось и шестидесяти. Улыбка была страдальческой, рукопожатие – слабым, взгляд, который он старательно отводил в сторону, – остекленевшим. Казалось, что его душили в тот момент, когда Моника позвонила в дверь.

– Значит, вы тот самый молодой человек, о котором говорила дочь, – сказал он.

Я свирепо посмотрел на Монику.

– Значит, это я.

– Проходите, пожалуйста, – сказала худая черноглазая миссис Эдер, теребя платье нервными пальцами. – Я приготовила «Чексмикс». Надеюсь, вам нравится «Чексмикс».

– Это мое любимое печенье.

– Вы должны познакомиться с Ричардом.

– С моим братом, – пояснила мне Моника.

– Разумеется, – ответил я. – С твоим братом Ричардом. Со всей семьей.

– Не со всей, – возразил мистер Эдер.

– Ричарду очень нравится принимать гостей, – сказала миссис Эдер. – А с вами он особенно хотел познакомиться.

– Еще бы, – кивнул я.

При виде меня Ричард не встал. Похоже, он не шевельнулся бы и при приближении торнадо. Могучие бедра словно пустили корни в диван. Тренировочные брюки, толстовка с надписью «Иглз», ноги в плохо натянутых носках на журнальном столике. Круглолицый и усатый, он был лет на десять старше меня – так я подумал, взглянув на его залысины и проседь. По телевизору показывали гонки. Ричард следил за ревущими, раскрашенными рекламой автомобилями так, словно собирался узнать тайну возникновения Вселенной и недоверчиво усмехнуться.

– Ричард, – сказала миссис Эдер тоном, каким обращаются к капризному ребенку. – Моника пришла вместе со своим другом.

– Я занят, – огрызнулся Ричард. – Не приставай ко мне.

– Ричард обожает телевизор, – сказала миссис Эдер. – Если он не сидит за компьютером, его всегда можно найти перед телевизором.

– Мы купили большой компьютерный монитор в «Бест-бай», – сказал мистер Эдер. – Как называется эта штука с тонким экраном?

– Жидкокристаллический монитор.

– В «Бест-бай» была распродажа.

– Нельзя ли потише? – сказал Ричард. – Я смотрю телевизор.

Гостиная была тесной, темной и душной. Мы расселись кто на чем, Моника продолжала держать меня за руку, словно мы находились на вражеской территории. На одной стене теснились лики святых, на другой висели тарелки с изображением клоунов с большими печальными глазами. Печенье было рассыпано по разным вазочкам. Я не солгал: я всегда любил «Чексмикс», а миссис Эдер еще и приправила его вустерширским соусом с маргарином, что наполнило дом острым чесночным запахом.