Книга Мыс Иерихон, страница 32 – Мэг Гардинер

Дверь в камере открылась в одиннадцать вечера. В углу похрапывала моя соседка. Меня удивило то, что в коридоре вместе с Джесси меня ожидал Марк Дюпри. Мне удалось изобразить на лице улыбку, испытывая слабость и чувство благодарности. Марк похлопал меня по плечу. Я пересекла коридор, направляясь к Джесси.

— Ты — мой герой, — сказала я ему, обняла и поцеловала.

Он убрал волосы с моего лба.

— Брайан дико извиняется и настаивает на том, чтобы уже утром компенсировать мне приплату к залогу.

— Ему это и следует сделать.

— Это никто не должен делать — ни Брайан, ни ты, Эван. Это была затея Зелински. И долг ложится на него.

— Согласна. — Я наклонилась и снова поцеловала его. — Спасибо.

Внезапно потянуло сквозняком. Открылась дверь, и появились родители Джесси. Рядом с ними с важным видом шел незнакомый мне человек. Его белокурые волосы были причесаны таким образом, чтобы создать впечатление мягкого и покладистого человека. Они направились к столу, стоявшему у входа.

— Ну прямо как в кино, — сказала Пэтси.

У Джесси опустились плечи, а у меня снова заболела голова.

Блондин в качестве приветствия кивнул подбородком. При тусклом освещении его искусственный загар имел цвет тыквенного пирога.

— Скип, — сказал Джесси.

Тот насмешливо подмигнул.

— Не волнуйся, амиго. [6] Деньги я уже внес.

Джесси смотрел, как он проходит мимо.

— Поезжай домой, Эван. У меня здесь еще дела.

Какое-то мгновение я пребывала в нерешительности и сжала его руку. Марк открыл мне дверь. Когда дверь закрывалась, я услышала, как Джесси сказал:

— Мама, ты наняла для Пи-Джея в качестве адвоката Скипа Хинкеля?

— Ты сильно ограничил наш выбор, не так ли? — спросила Пэтси.

Я повернулась и снова вошла внутрь. Скип Хинкель — адвокат, из-за которого почти всех адвокатов считают скверными людьми, скользкий тип, любитель порисоваться. Когда я увидела его, то возмущению моему не было предела. Но Марк положил мне руку на спину и подтолкнул к своей машине.

— Умей отступать. В этой собачьей драке тебе не победить.

— Боюсь, что в ней я буду одной из костей.

— Тебя уже и так хорошо искусали за один вечер. Теперь Джесси собирается получить свою долю.

Единственное, что меня порадовало на следующее утро, так это отсутствие моего имени в газетах. Пока. Я налила себе кофе и позвонила Джесси.

— Пи-Джея выпустили, — сказал он.

— Они не предъявили ему обвинение?

— За Бриттани — нет. За хранение марихуаны и за восемьсот долларов, не оплаченных за нарушение правил дорожного движения, — да.

— Не приходится удивляться тому, что он убежал. — Я помешала кофе. — Как обстоят дела с защитой Пи-Джея?

— Ты имеешь в виду Скипа, этого чудо-адвоката? Они намерены нанять именно его.

Несмотря на неважное настроение — у меня в этот день было много неотложных дел, — я погуляла с Олли, покормила его, взбила ему подстилку и направилась в юридическую библиотеку, которая располагалась в здании суда. Домой я вернулась к обеду, еще раз погуляла с собакой и опять поехала в город. Разве я сказала, что это было приятно? Ну когда только я отучусь хвастаться?

Покончив с делами во второй половине дня, я сошла по спиральной лестнице в нижний сад. День был морозный. Белые стены здания суда ясно вырисовывались на фоне голубого неба. Едва я включила свой мобильный телефон, как он зазвонил. Это был Тед Гейнс.

— Я хочу вам кое-что показать.

Я согласилась встретиться с ним в кафе, находившемся напротив здания суда. Когда он пришел, я уже сидела за столом и пила кофе. Он был похож на скелет, покрытый кожей. Щеки его заросли щетиной. От рубашки сильно пахло потом.

— Я хочу, чтобы вы посмотрели, что он уничтожил, — сказал Тед.

Он раскрыл портфель, положив его на стол. Портфель был до отказа набит памятными вещами Бриттани. У меня возникло ощущение, как будто меня что-то сдавливает и я начинаю задыхаться. Тед указал мне на фотоальбом:

— Это была ее мечта. Это то, чем она могла бы стать.

В альбоме было множество фотографий выступлений Бриттани, поющей в любительских спектаклях, в школьном хоре, в гаражных джаз-оркестрах. На сцене она выглядела застенчивой, почти напуганной, словно публика могла начать дразнить ее по поводу желания стать известной исполнительницей рок-н-ролла. Гейнс наблюдал за мной, ожидая, когда я пойму, что все это значит.

— Никакого отношения к этой крикливой братии я не имею. Я заработал свои деньги, торгуя запчастями для автомобилей. А вот у Бриттани была страсть к пению. И когда у твоей дочери появляется такое желание, ты стараешься всячески поддержать ее.

Я перевернула страницу и увидела несколько фотографий, сделанных за кулисами «Рок-Хаус» во время звукозаписи: Бриттани с хозяином, с другими конкурсантами. Вот Бриттани суеверно скрещивает пальцы, выходя на сцену. На некоторых фотографиях она была снята вместе с Шоном Катнером. На всех этих снимках Бриттани опиралась на его плечо, глядя ему в глаза.

— Вы опорочили ее, сказали полицейским, что она воровка.

— Мне не было никакой необходимости говорить что-либо копам. Сэр, я сожалею, но она…

— Да, кредитные карточки. Пошло все это в задницу! Извините меня за это выражение. Кто-то их подложил.

Продолжать разговор было бессмысленно.

— Мистер Гейнс…

— Никакой воровкой моя девочка не была. Вам понятно? — Он вынул из портфеля компакт-диск. — Вот какой была моя девочка. — Он насильно сунул мне диск в руки. — Послушайте это. И вы поймете, какое у нее было сердце.

Я взглянула на компакт-диск.

— Это рекламный вариант?

— Таким он теперь и останется. Нет никакого смысла посылать его в звукозаписывающую компанию. — У него покраснели глаза. — Прослушайте его и вы поймете. Это было мое дитя.

На обратном пути домой я вставила компакт-диск в стереосистему. Когда из динамиков послышался тихий голосок, пришлось остановить машину.

Это была Бриттани Гейнс. Хриплая любительница, полная надежд. Песни были довольно мрачными, а голос — светлым. Возникало впечатление, словно она находилась в машине и со всех сторон слышалось ее дыхание. Я взглянула на обложку компакт-диска. Фотография была сделана профессионально. Дорогостоящее освещение, прическа, макияж и платье. Она заплатила за то, чтобы выглядеть хорошо, и, подобно миллионам других подающих надежды, ничего не достигла. И мной овладела неизъяснимая грусть.