Онлайн книга «Последний Завет»
|
– Папа, можно мне уложить Леа? – Бедная малышка! – воскликнула мать и засеменила готовить постель внучке в прежней комнате своей дочери. Натан встал, держа Леа на руках, и проследовал за Карлой на те десять квадратных метров, что в течение целых семнадцати лет были ее жилищем. Карла заметила, что после ее ухода тут ни к чему не притрагивались, словно в скромном мавзолее, посвященном ее памяти. Натан впитывал в себя атмосферу этого места. Афиши фильмов, фотографии кинозвезд и постеры с изображением Папы, украшавшие стены, свидетельствовали, что деревенская девушка росла на грезах, сфабрикованных в Чинечитта, Голливуде и Ватикане. Фото в рамке на ночном столике очаровало его больше, чем все остальные: Карла в платье для первого причастия. Ее уже расцветшая красота контрастировала со строгостью благочестивого наряда. На сундуке и шкафу были навалены многочисленные книги. Никаких книжных полок. У Браски чтение ассоциировалось с праздностью, а это баловство мебели не достойно. Только Библию и Евангелие полагалось держать на почетном месте. Уложив Леа, они вдвоем вернулись на кухню. – Папа, можно мне переговорить с Натаном несколько минут? – спросила Карла. Патриарх даровал согласие, указав на дверь величавым жестом. Они вышли, за ними поодаль последовали Марко и Лука. Карла объехала всю планету, сталкивалась с типами весьма скверной породы, выдержала немало ударов, но в своей сицилийской деревне могла передвигаться только с позволения отца и под присмотром братьев. По крайней мере, если Коченок решит заявиться сюда, она будет под надежной защитой. – Твой рассказ произвел на меня впечатление, – сказал Натан. – Тебе понадобилась дьявольская решимость, чтобы избавиться от наемников мистера К. – Какого черта тут делаешь? Он окинул ее взглядом от кончиков волос до пальцев ног. Поскольку, любя Карлу, он любил в ней все, ее длинные черные ресницы, матовую кожу, ее сицилийскую кровь, историю ее страны. Приехать к ней домой для него в каком-то смысле означало заняться с ней любовью. Такую страсть было трудно объяснить, так что он удовлетворился краткой репликой: – А ты? – Это самое безопасное место. А также повод забыть старые обиды. – Я тоже так подумал. – Что ты им наплел, что они стали такие… – Гостеприимные? – Да. – Я им говорил о Конфуции. – О Конфуции? – По Конфуцию, счастливые семьи обеспечивают гармонию мира. Члены одной семьи должны помогать друг другу и оказывать поддержку. Родителям надлежит учить детей добродетели, а детям – почитать своих родителей. – Думаю, они бы предпочли, чтобы ты цитировал Христа. – Я это и сделал, напомнив, что Христос проповедовал любовь и прощение. – А сам-то ты веришь в Иисуса? – Да, как в историческую личность вроде Ганди или далай-ламы. Я сказал твоим родным, что ты простила им их слабость, обрекшую тебя на изгнание. – Ты немного поспешил. – Если бы я не поспешил, я бы здесь не оказался. – Ты встрял между мной и моей семьей. Проклятье, я ведь даже не знала, что отцу отвечать! – Я ни во что не встревал. Между тобой и ими уже давно не было никаких отношений. Сегодня они восстановлены. Тебе укреплять их. – А кто тебе сказал, что я хочу опять завязать с ними отношения? – Твое присутствие здесь. – Погляди-ка на это. Братья от меня ни на шаг не отстают. Лука и Марко курили под вязом, метрах в пятидесяти. – Прими их правила, ты ведь у них дома, в мире, основанном на обычаях. Самое малое, что мы можем, – это уважать их. – Почему ты был так уверен, что я приеду именно сюда? – Часть своей жизни я посвятил тому, чтобы ставить себя на место довольно малоприятных типов. В сравнении с этим поставить себя на место женщины, которую любишь, вовсе не было подвигом. – Где ты был в последнее время? – В аду. Она посмотрела на него, не понимая. – В голове убийцы. – В «Макдоналдсе» я сперва подумала, что это ты на меня напал. Не сразу сообразила, что ты меня, наоборот, спасаешь. Уж больно взгляд у тебя был нехороший. – Я иногда сам задаюсь вопросом, что означает мысленно стать убийцей: выйти из себя или же войти в самую глубь. – Полиция тебя винит во всех грехах. – Учитывая их способности, они всегда идут по простейшему пути. – Где убийца? – Я его убил. – Почему? – Он слишком хорошо защищался. – Чего он хотел? Зачем убил всех этих людей? – Он был всего лишь отравленным плодом с древа зла. Корни глубже. – Значит, еще ничего не закончилось? – Нет. – Ужасная история. Из-за нее мы стали убийцами. Но кто нас осудит, Натан? – Судить вправе только жертвы. – А если они мертвы, кто тогда? – Совесть. Она подошла ближе и в порыве нежности положила голову ему на плечо. Слова Натана напомнили ей речи Халила Джебрана. Год назад итальянка затвердила «Пророка» наизусть, чтобы изгнать боль, точившую ее сердце. «…Если кто-то из вас, карая во имя правоты, вонзает топор в древо зла, пусть не забудет про корни… А вы, судьи, жаждущие справедливости… Какой приговор вынесете вы тому, кто убивает плоть, когда в нем самом душа убита? И как покараете вы тех, чьи угрызения совести больше, чем их проступки?» Американец тронул опухшее из-за ушибов лицо итальянки и коснулся губами ее кровоподтеков. Хотел запечатлеть свою нежность поверх гораздо менее деликатных отпечатков, оставленных Коченком, Аськиным и убийцей из «Макдоналдса». К счастью, время уже начало стирать эти стигматы, портившие чистоту черт Карлы. Время – драгоценнейшее из благ. – Бойню в Фэрбэнксе устроил тот же тип? – спросила она. – Нет, то было само древо. Натан явно не хотел говорить о работе. Они остановились под плакучей ивой. Итальянка раздвинула рукой его волосы и рассмотрела нагноившиеся швы. – Твоя рана жутко выглядит. Надо бы ее врачу показать. – Никто, кроме меня самого, не может меня вылечить. – Ну не знаю. Кто это тебя? – Аськин. Коченок привлек много своих людей, чтобы меня убрать. – Полиция мне сказала, что он в сговоре с итальянской мафией. – У мистера К. больше причин устранить меня, чем обо мне забыть. Я для него слишком большая угроза: обвиняю его в смерти Этьена, сую нос в его личную жизнь, отбил женщину. |