Книга Гадес, страница 50 – Расселл Эндрюс

— Да, его убили.

— Поэтому вы здесь?

— Именно.

— Но… с тех пор как он учился в Мелмане, прошло лет двадцать с лишним.

— Я знаю.

— Тогда не вижу, чем могу быть вам полезен.

— У вас ведь хранятся личные дела учащихся?

— Разумеется.

— И там помимо оценок есть и другие сведения — о внешкольных занятиях, о наказаниях, о происшествиях, привлекших внимание педагогов?

— Да.

— Тогда я хотел бы взглянуть на личное дело Эвана Хармона.

Директор Кинтель неловко поерзал в кресле.

— Боюсь… я вашу просьбу выполнить не смогу.

— Может быть, кто-то еще подскажет, где найти документы?

Кинтель не сдержался и пристыдил Джастина укоризненным взглядом, как нашкодившего щенка.

— Я прекрасно знаю, где документы. Но доступ к ним ограничен.

— Да, я понял. Это большая честь.

— Прискорбно, что моя преданность Мелману стала в ваших глазах поводом для насмешек. Но, боюсь, мы не можем позволить первому встречному рыться в личных делах.

— Я, если на то пошло, не первый встречный. Я служу в полиции города Провиденса, штат Род-Айленд, и веду расследование в тесном сотрудничестве с ФБР.

— Не понимаю, что это меняет.

— Тогда давайте я вам объясню. — Джастин наклонился поближе к директору, опираясь обеими руками на столешницу красного дерева. — Я знаю о заведениях вроде вашего не понаслышке.

И он назвал школу в Нью-Гэмпшире, где учился сам, — заведение еще престижнее Мелмана, с еще более высокими требованиями. Директор не смог сдержать изумления.

— Да, я понимаю, странно, что такая альма-матер вдруг породила копа. На самом деле даже двух, хотя вы можете возразить, что второй — не какой-нибудь там обычный коп, а вторая по величине шишка в ЦРУ. Ладно, не буду отвлекаться. Главное, я прекрасно знаю, как у вас здесь все устроено. Так что если вы сами не покажете мне личное дело, я вернусь с ордером. Но делом Эвана Хармона я уже не ограничусь. Я потребую телефонные номера родителей ваших учеников. Всех до единого. И с каждым из родителей состоится разговор. О том, что, по нашему мнению, творится в общих спальнях мальчиков. А поскольку мне самому довелось пожить в таких же спальнях, я прекрасно знаю, что там не все так невинно, чинно и благородно, как вы пытаетесь представить. Поэтому разговор с родителями пойдет в основном о выпивке, наркотиках и проявлениях гомосексуальных наклонностей. Они обо всем этом догадываются, но старательно закрывают глаза. И уж тем более не хотели бы обсуждать такое с федеральными агентами. А поскольку сейчас лето и большинство учеников дома на каникулах, подозреваю, после таких разговоров обратно в эту школу они вернутся далеко не в полном составе.

Джастин с милой улыбкой наблюдал, как Кинтель нажимает кнопку интеркома, чтобы вызвать секретаря. Когда в микрофоне послышался его голос, директор велел:

— Робби, будьте так добры, принесите копию личного дела Эвана Хармона. Всю целиком. Он учился у нас в начале восьмидесятых.

Директор откинулся в кресле, без улыбки глядя на Джастина. Через несколько минут дверь открылась, впустив стройного, подтянутого юношу с большим коричневым конвертом. Он хотел было отдать его директору, но Кинтель кивком указал на Джастина, которому секретарь немедленно и вручил конверт.

Джастин быстро просмотрел содержимое и нахмурился.

— Здесь не все.

— Это исключено! — возразил Кинтель.

— Эван Хармон ушел из вашей школы, когда ему было пятнадцать. Последние два с половиной года он учился в Мэддене.

— И что?

— Здесь ни слова о том, почему он ушел. Не хватает двух страниц, и нумерация сбита. Зато вложено рукописное примечание о переводе в другую школу. Но это не оригинал приказа.

— Если больше там ничего нет, значит, это все.

— Нет ни одной записи за последние полгода его пребывания в школе.

— Папка старая… Наверное, тогда дела учеников велись не так тщательно, как сейчас.

— Или документы подчистили.

Директор Кинтель промолчал, из чего можно было заключить, что обвинение его не оскорбило.

— Есть в школе учителя, которые застали Эвана Хармона?

— Не знаю.

Джастин встал с кресла.

— Послушайте, у меня нет времени играть в ваши игры. Поэтому давайте уясним раз и навсегда: я могу серьезно осложнить вам жизнь. Я не шутил насчет судебного ордера. Если мне придется закрыть школу, я закрою, не сомневайтесь. А вам я начну являться в кошмарах. Будете чистить зубы поутру и вместо своего отражения в зеркале увидите мое. Так что, если вы за всю свою честную службу здесь прикарманили больше пяти долларов, ответьте на мой вопрос и расстанемся по-хорошему.

Кинтель не стал раздумывать.

— Лесли Бурхам. Мисс Бурхам работает здесь больше тридцати лет. А еще Винс Эллерби. Заведует кафедрой математики.

— И с какого времени он работает?

— Преподает около восьми лет. Но в восьмидесятых он у нас учился. Наверняка был знаком с мистером Хармоном.

— И все?

— Да. Больше из тех времен у нас никого нет.

— Где я могу их найти?

— Мисс Бурхам в отпуске, уехала в Турцию. Вернется не раньше чем недели через три.

— Великолепно! А Винс Эллерби?

— Он в летнем семестре не преподавал.

— И где же он? В Афганистане?

— Нет. Дома, наверное.

— Ладно. Не буду цепляться. Где он живет?

Директор Кинтель не смог скрыть досаду.

— Приблизительно в часе езды.

— Эван Хармон как был тогда прохиндеем, так и остался, спорю на годовое жалованье, — не сдержался Винс Эллерби. — Нет, мне, конечно, жаль, что он умер. Хотя какое там… Ничего мне не жаль! Не подумайте, что я желал ему смерти, просто мне по большому счету без разницы, жив он или умер.

— Я так понимаю, вы не особенно дружили, — заметил Джастин.

Он сидел в шезлонге на заднем дворе Эллерби. Жена учителя математики налила им обоим лимонаду (Джастин предпочел бы пиво, но решил соблюдать приличия), а восьмилетняя дочурка угостила печеньем с шоколадными крошками, которое они с мамой пекли накануне.

— С ним тогда мало кто дружил.

— Что так?

— Он неохотно подпускал нас к себе. Посматривал свысока, будто он какой-то особенный. И покомандовать любил. У таких друзей нет, одни прихлебатели. Найдет парочку хлюпиков, чтобы прыгали перед ним на задних лапках, и с ними ходит. Ездит на них как хочет, гоняет в хвост и в гриву — такой весь из себя местный авторитет. Почему-то всегда находились готовые заглядывать ему в рот и пресмыкаться.