Книга Мертвые незнакомцы, страница 52 – Итан Блэк

«Хейзел может проверить в „ТЭЛ“ и узнать, какими их рейсами летал Мичум… то есть если он летал под своим именем».

– Есть хочу! – кричит из гостиной Джилл.

– Скоро, – отвечает из спальни Воорт, вдруг понимая, что в их отношениях что-то изменилось. В ее голосе он услышал человеческую теплоту – не осторожность подозреваемой и определенно не ярость женщины, которая меньше недели назад выставила его из кабинета.

Воорт проводит руками под матрацем. Ничего. Проверяет края покрывающего весь пол ковра – нет ли незакрепленных мест, куда что-то могло бы завалиться. Ничего. Как и прошлый раз, он аккуратно ощупывает брюки, плащ, внутреннюю часть зонта, подкладку туристской куртки. Выворачивает кожаные перчатки. Разворачивает висящее на стене зеркало, говоря себе, что наверняка что-то пропустил. Копу приходится быть особого рода оптимистом, говорил когда-то отец. Как ни малы шансы, надо верить в удачу.

«Что это?»

Какая-то бумажка позади выдвижного ящика на дне комода – он коснулся ее, пытаясь нащупать что-нибудь в темноте.

Чувствуя, как участился пульс, Воорт вытаскивает квитанцию химчистки, расположенной в тридцати кварталах к северу отсюда, в Мидтауне.

«Люди пользуются химчистками рядом с домом или работой. А эта – не возле дома».

На часах девять вечера, значит, химчистка закрыта. Но завтра Воорт принесет туда фотографию Мичума. Вдруг кто-нибудь узнает клиента и сможет что-нибудь о нем рассказать?

На Джилл находка производит впечатление.

– Ты говорил, что остановок будет две. Где вторая?

– У моего кузена, – отвечает он.

– Уже знакомишь с семьей? – снова кокетничает она.

– Да, ты увидишь множество Воортов.

По дороге он рассказывает о Мэтте, и Джилл приходит в ужас от того, что он провел ночь в ее квартире, когда дома лежит больной.

– Поверь мне, у него большая компания. По крайней мере две дюжины родственников каждый вечер.

Дома повторяются сцены в музее. Все Воорты считают их парочкой. Джилл осматривает картины и прочее, а копы Воорты с мужьями или женами оценивают ее.

– Где ты ее подцепил? – спрашивает Мэтт, когда Джилл выходит из комнаты. – Я считал Камиллу красавицей, но твоя новая похожа на кинозвезду. Мне от одного взгляда на нее становится лучше.

– Она связана с делом, которым я занимаюсь, – отвечает Воорт.

– Но надеюсь, она никого не убивала? Скажи мне, что она не убийца.

– Она не убийца.

– Ты ей нравишься. Сразу видно. Если упустишь такую девушку – на тебя самого надо заводить дело. В психушке, – говорит Мэтт.

Вернувшись, Джилл суетится вокруг Мэтта: проверяет температуру, расспрашивает, где болит и как часто, как он спит, что ест. Спрашивает имя лечащего врача Мэтта. Оказывается, она его хорошо знает.

– Я позвоню ему завтра, – обещает Джилл, к удовольствию Мэтта и Марлы.

Воорт восхищается ее отношением к больному, тем, как она держит Мэтта за руку, словно они знакомы много лет, и тем, как она полностью сосредоточена на пациенте.

Между тем Джилл, несомненно, нравится, что Воорт открыл дом родственникам. На нее производит впечатление история, воплощенная в портретах полицейских и уходящая в прошлое на четверть тысячелетия.

Говоря откровенно, Воорт предпочел бы побыть дома с кузеном и в обычной ситуации, наверное, предложил бы Джилл занять свободную комнату, но ему не хочется оставлять ее с семьей, потому что люди, оказавшиеся рядом с ней, тоже могут подвергнуться опасности. Поэтому они уходят, ловят такси и едут к ней. По дороге разговор становится более личным. Джилл рассказывает, как росла в Заире в семье миссионеров.

– Когда я поступила в Гарвард, многие студенты просто не знали, как со мной держаться. Им казалось, что я должна быть фанатичкой с Библией в руках. Они не представляли, что в наше время еще есть миссионеры. Я была для них диковиной.

По всему городу мужчины и женщины, проведя вечер вместе, едут домой. Они отпирают двери и в уединении своих домов снимают пиджаки, брюки, платья. Включают в спальнях свет, музыку или телевизор. Чистят зубы. Надевают пижамы. Наливают бренди, заваривают чай или (если они постарше) вместе принимают лекарства – и вместе разбирают постель.

Воорт расплачивается с таксистом и, заходя в ее дом, неожиданно начинает рассказывать о детстве в Нью-Йорке. Он упоминает, что родители погибли, когда ему было девять, и Джилл сжимает его руку. Они в лифте, ползущем вверх в сердце города, вдвоем.

– Я тоже потеряла родителей в юности.

В квартире она вручает Воорту штопор и бутылку австралийского шираза. Сама готовит макароны пенне с салатом аругула, кедровыми орехами и пармезаном. Еще на столе салат из красного латука, яйца, томатов, киви и яблока.

Воорт отвечает на вопросы об отце, о том, как тот с самого детства приобщал его к жизни полицейского.

Джилл рассказывает, как во время учебы в Гарварде работала в лагерях палестинских беженцев. Делала прививки. Рассказывала о гигиене. Лечила стригущий лишай, туберкулез, корь, полиомиелит.

На десерт она подает шоколадные пирожные с орехами и делает миндальный чай, который они пьют, сидя на диване в гостиной. Окна по-прежнему загорожены шторами. Джилл на время остановила все ремонтные работы в квартире, перекрыла доступ всем чужакам.

– Я от него откажусь, – говорит она.

– От кого?

– От Абу бен Хусейна. Мне страшно. Я не хочу жить вот так. Ненавижу. В музее я сходила с ума каждый раз, когда на меня смотрел кто-то незнакомый. Я, наверное, трусиха. Утром позвоню в ФБР и скажу, что они выиграли.

– Хорошо.

– Ты говоришь так потому, что не считаешь, что я должна быть в первую очередь врачом. Но я сдаюсь не поэтому. В страхе нет ничего хорошего. Надеюсь только, что нужные люди узнают об этом и оставят меня в покое. У меня есть другие пациенты, я им нужна. Как ты думаешь, оставят меня в покое, раз я сдалась?

Рука, держащая чашку чая, дрожит.

– Конечно, – убеждает ее Воорт, хотя не представляет, так ли это.

– Тогда ты сможешь вернуться к обычной жизни и перестать изображать няньку.

Она смотрит ему в глаза, и обоим все ясно, и слова не нужны.

Теперь уже не во сне Воорт наклоняется, не в силах удержаться, и Джилл тоже наклоняется к нему. И поцелуй ему тоже не снится.

Они не отстраняются. Поцелуи становятся все жарче. Язык Джилл проникает ему в рот и скользит между зубами. Воорт сосет его. Он расстегивает крючки на платье, а она – пуговицы на рубашке; их дыхание учащается. Спальня недоступна из-за ремонта, и они соскальзывают с дивана на толстый ковер на полу гостиной.

– Я так давно этого хотела, – говорит она.