Книга Мертвые незнакомцы, страница 88 – Итан Блэк

Она спокойна, как пилот истребителя «фантом», наблюдающий за приближением вражеских МиГов.

– Вижу погнутый задний бампер. Наклейки на бампере есть, но разобрать их не могу. Он поддает газу! Поворачивает на восток, на Парк…

Детектив Пэрди откладывает расческу.

– К нам.

Джек Лопес делает два шага к радисту, хмурится. Воорт и Микки бегут к двери.

Нет никакого резона оставаться здесь. На часах полночь, и если это тот фургон, рисунок Фрэнка Грина лишь так может обрести смысл.

За спиной они слышат крики из рации:

– Он проскакивает красный! Увеличивает скорость.

Они перепрыгивают через две ступеньки, из раций доносится треск, куртки остались на командном пункте. Если фургон будет так и дальше мчаться, он окажется на площади раньше их.

На Парк-стрит фургон не останавливается по приказу преследующей полицейской машины.

– Так Шеска сказал, что Грин не появится до завтра, да? – выдыхает Микки.

Воорт представляет себе, как кризисные команды лезут в «сломанные» грузовики за оружием, целятся с крыш, не стреляя пока на случай, если водитель окажется невезучим лихачом или пьяницей – просто человеком, оказавшимся в неподходящем месте в неподходящее время, нарушившим неподходящие законы.

На командном пункте рации будут стрекотать, как автоматы.

– Водитель в машине один! Белый мужчина.

Воорт вынимает пистолет. В лицо бьет ветер.

Завывают сирены.

Запыхавшийся Микки хрипит:

– Тебе не кажется странным бежать к бомбе?

Впереди копы и агенты выстроились в стрелковую цепь под аркой муниципального здания. Воорт присоединяется к ним в том месте, где они прячутся за полицейскими машинами, приготовившись к атаке.

– Вот он!

А фургон, когда Воорт видит его за квартал, взлетает в воздух, попав на ухаб. С грохотом обрушивается на дорогу. Потом, словно при оптической иллюзии, кажется, заваливается вперед, выправляется, и у Воорта мелькает мысль: «Он начинает взрываться», но вместо огня он видит дым из-под колес, и фургон сносит куда-то вбок.

Взрыва нет. Водитель заметил вооруженных людей. И ударил по тормозам, одновременно пытаясь повернуть, сманеврировать. Машину словно тянет в разные стороны: вбок от нажатого тормоза, вперед по инерции, вверх из-за тормозного усилия.

«Сдавайся! – мысленно кричит ему Воорт. – Сдавайся! Подними руки! Ты же увидел нас. Сдавайся!»

Повсюду сирены.

Фургон, остановившись, изрыгает черный дым выхлопа. В свете фонарей он кажется живым. Приподнимается и опускается, переводит дыхание, решает, что делать.

Воорт и Микки могут только следовать за первым броском людей в кевларовых жилетах и шлемах из взрывотехнического отдела.

Воорт знает, что не должен приближаться, но не может ничего с собой поделать. Кроме того, дверца фургона открывается.

Вылезающий человек пронзительно вопит, так что ужас в его голосе не заглушить даже сиренам:

– Не стреляйте в меня! Не стреляйте!

К тому времени, как Воорт оказывается возле машины, полицейские уже уложили водителя лицом вниз и надели наручники. Взрывотехники уже в фургоне. Воорт слышит крик:

– Нет бомбы! Нет бомбы! Здесь картины!

Теперь Воорт видит лицо водителя. Застегнув наручники, копы перевернули его на спину.

Мальчишка. Не Грин. Лет двадцати, в вязаной шапочке и заляпанной краской толстовке. Черт.

Обезумевший от страха коп орет на водителя:

– Ты чего творил?

Агент ФБР, молодой парень в темном пальто, согнулся пополам – его рвет прямо на мостовую.

Водитель оказывается художником. По его словам, час назад жена позвонила ему в ателье в Бруклине и объявила, что уходит. Он был готов на все, лишь бы добраться домой до того, как она уйдет, думал только о том, как убедить ее остаться.

– Разве брак ничего не значит? – плачет художник, когда его уводят. – Она замужем, а спит с каким-то типом.

Воорт осматривает фургон. И правда, к борту прислонены картины. Сквозь защитную пленку на верхней видны голубое небо и озеро. Солнечный день, блестящая, как стекло, вода, мужчина и женщина плывут на каноэ.

У Воорта подкашиваются ноги. Он опускается на землю рядом с фургоном, не чувствуя холодного асфальта.

Микки тяжело садится рядом.

– Меня тошнит от этой дряни, – говорит он. – Я еду домой. Где ты встречаешься с мисс Бен Хусейн?

– Микки, в Ку-клукс-клане есть вакансии.

– Я не расист, а ККК – убийцы. Но если бы кто-то из них заболел, бьюсь об заклад, она бы его лечила.

Пятнадцать минут спустя, в кабинете мэра, Аддоницио и комиссар орут друг на друга во весь голос, нос к носу; их ярость подпитана долгим ожиданием и ложными тревогами.

– Я отменяю завтрашний банкет! – вопит Аддоницио.

– Я не склоняюсь перед террористами! – кричит комиссар. С точки зрения Воорта, это звучит просто глупо, учитывая обстоятельства.

Мэр, созвавший совещание сразу после сообщения о фургоне, сидит за огромным столом и ждет, пока они выкричатся. Если Тедди Рузвельт советовал президентам ходить тихо и носить большую дубинку, то успешные мэры Нью-Йорка ходят, как слоны, и обладают длинными языками. Но сегодня Хиззонер спокойно взвешивает последствия, риск, альтернативы. Куда ни кинь – всюду клин.

– Ты не хочешь склоняться перед террористом? – рычит Аддоницио. – А я не хочу нести ответственность за гибель тысячи копов.

Комната больше Овального кабинета в Белом доме, ее размеры вполне соответствуют теории «слонов». В краю хвастунов чем больше кабинет, тем круче. Окна распахнуты. Хиззонер славится любовью к бодрящим бризам, скульптурам Фредерика Ремингтона и живописи Джорджии О'Кифф ее нью-йоркского периода. Полотна вздымающимися черными башнями 1920-х, когда она жила в городе – очертания строений славят «эпоху джаза», – висят над камином и на стенах.

Голос комиссара, низкий и энергичный, прямо-таки создан для споров. Он единственный из присутствующих не снял пальто. Для бостонца чувствителен к холоду. Мэр привел его в управление в прошлом году – чтобы «влить свежую кровь».

– Должен ли я заодно запереть все участки, пока мы не поймаем Грина? – рычит комиссар.

– Да нет же! По-моему, ты должен повесить большие плакаты «Вообще никакой защиты».

И вот тут Воорт говорит:

– У меня идея.

Он обрисовывает свой сценарий, свой «план боевых действий», и видит, как утвердительно кивает напарник. И Джек Лопес. Аддоницио не прерывает. В данном случае это значит, что он обдумывает услышанное. Хиззонер уныло таращится в окно, на Полис-плаза, один. Комиссар затихает и садится. Советник мэра по связям с общественностью проводит руками по волосам; такие манерные жесты у него бывают на самых сложных пресс-конференциях. Посредник из ФБР сует в рот незажженную трубку.