Онлайн книга «Вторая смена»
|
– Фадь, вот веришь, не понимаю. – Афанасий забыл затянуться. – Верю, что не понимаешь и не поймешь. Ты мне это еще знаешь когда говорил? – А какая разница, когда и где, – устало отозвался Фельдшер. – Где убило – там и смерть. А где не повезло – там и гибель. На латаной крыше заскрипел кот. Мне казалось – шевельнусь, отойду от стенки флигеля и зацеплю что-то, разобью. – Доброе утро всем, кто не ложился. – Евдокия, прошу… – На ступеньке распластался Фадькин пиджак. А поверху лег знаменитый кожаный реглан Афанасия. Не доспорили мальчики… Я взяла протянутую кружку, цапнула кусочек кисловатого, вкусного до озноба хлеба от чужого пайка. Потом, разомлев, прислонилась к шатким перилам, затребовала у однокурсников: – Гитарой угостите? Тихонечко… Мальчики не пожмотились, даром что с двенадцатистрункой нормально мог управляться только Афанасий. Больше никто истину за хвост не ловил. Слишком светлое было утро. Спокойное. Не как перед обстрелом или облавой, а само по себе. Закидали их елками, замесили их грязью И пошли по домам под шумок толковать… – Дуся, укройся. Холодно. – Тихо ты. В смысле – мерси. Это так, мурашки. В смысле – другие… …что в бездарной стране Даже светлые подвиги – это только ступени В бесконечные пропасти, к недоступной Весне… [11] – Спасибо, Афанасий Макарович. Не знаю, откуда она здесь появилась. Из приблудной кошки в ведьму перекинулась? Из-под земли вылезла еще раз? Или вышла из барака через кухоньку, встала у нас за спинами, заслушалась, заревела без звука… Я думала, кто-то из новеньких, может, вчера подселили, а мы не заметили с этими именинами. Да нет. Вполне знакомое лицо. Только – оттаявшее, ожившее. – Рад, что вам понравилось. – Это по-настоящему. Выше, честнее… – Турбина поморщилась, на секунду стала собой же, но предыдущей, жесткой. – Про нас… Про всех, наверное. Понимаете? – Конечно, понимаю. – Фонька поднялся со ступеньки, взмахнул гитарой – как неудачно сложенным крылом. Но удержался, не упал. А она – взяла и протянула руки. Как для рукопожатия. Или – как для капитуляции. Сразу и не разберешь. Особенно когда смотришь на этих двоих, щурясь сквозь пробудившееся, тоже словно выскочившее на звук нашей гитары, солнце… – Это неважно, смерть – она одинаковая. Да и жизнь тоже… – Одинаковая? – выдохнула она. – Если жить не для своих целей. А для большего… С крыльца они спустились, держа друг друга за руки. Как в танце, где музыка играет лишь на двоих. Нам-то удалось услышать только собачий лай. Не иначе они слишком близко подошли к нашему забору, заговоренному против диверсантов и дезертиров… Это была какая-то непередаваемая весна. Со сверкающим промытым небом, со свежей, наклеенной нынешней ночью зеленью веток и кустов. Город напоминал квартиру после ремонта: еще перевернутую вверх тормашками, но уже изменившуюся к лучшему. Мимо меня свистели апрель да май, звездные ночью, солнечные днем. Был Дима с третьего потока, любитель «Кумпарситы». Чудесный кавалер, старорежимный и молоденький. С таким хорошо весну на двоих делить. С Димочкой я бродила по Бульварному кольцу, выгуливала новую шляпку. И за город в выходные съездила – в Троице-Сергиеву лавру. Ее как раз в тот год заново открыли, прямо перед Пасхой. (Конфуз, конечно, вышел: двадцать первого апреля, в пасхальное воскресенье, у одних верующих праздник был, самый что ни на есть главный. А наутро уже другие мирские свою благую весть разносили.) Но в своем яблонево-соловьином вихре я успевала заметить, как Фоня с Турбиной друг от друга не отходили. Ловили каждый свободный час, словно знали, что этих часов у них в запасе не так много осталось. Вот обычный рассвет, еще жиденький, как слабо заваренный чай. На заднем дворе, у натянутых веревок для белья жужжат наши девочки, стирку развешивают. На кухне суета сует, пар от чайников и дым от «Дуката». Колпакова выходит во двор: в руках тазик, голова повязана белым платочком. Сама тоже беленькая, к нам после линьки солнце плохо пристает. А взгляды кавалеров – хорошо. И мужская половина общаги, из тех, кто предпочитал на завтрак папиросу натощак высмолить, на Колпакову оборачивается, как по команде «равнение налево». Там смотреть-то на тапки парусиновые и на ситцевый перелицованный халат. Но она Фоньку замечает, и у нее глаза другими становятся. Сперва деревянными были, как крышка гроба, потом оловянными, казенными стали. А теперь вот стеклянные, прозрачные. Как хрустальный бокал. Фоньку углядела, губу прикусила и замерла. Как будто хрусталь счастьем до краев наполнили. А потом – на ощупь – к веревкам. Улыбнулась, очередную мокрую вещицу из таза цапнула. Афонька крякает, передает недокуренную папиросину кому-то из мальчиков и идет помогать. Тазик с травы поднимает и стоит с ним навытяжку, так, словно это чаша драгоценная, а Турбина – сказочная королева, совершающая ритуал утреннего омовения. С белья капли срываются, летят вниз, цепляясь за лучики солнца. На ночной обход столицы мы выдвигались всем кагалом. Время уж больно веселое было, в плане бандитизма. Хорошенькой барышне в три часа ночи на московских улочках одной делать было совершенно нечего, даром что барышня могла перекинуться в крысу, в птицу или собаку. Вот мы и ходили сообща по темным и не сильно приветливым улицам. В отведенном на учебу районе разбивались на парочки, шмыгали по дворам, просматривали окна, за каждым из которых – как минимум одна семья. Коммунальное время, уплотненное… Пока вдвоем весь двор переберешь – час пройдет, а то и больше – с непривычки-то. Особенно если вы с коллегой не только ведьмачите сообща: я же с тем славным мальчиком Димой все время в паре оказывалась. Почти случайно: – И вон туда еще загляни, Дусь. Третий этаж, второе слева. – Где лампа горит? – Лампу не трогай, моя лампа… Там дурные новости. – Знаю я, какие дурные, сама такие же получала. Димочка, ну не жадься! – Это неспортивно! – Ладно, забирай свою лампу, я к соседке. Нечаянная радость. Недель шестнадцать по акушерскому сроку. – Травить собирается? – У нее уже трое, тяжело. Давай вместе, чтобы по-честному. Я ей сон светлый залью, а ты соображай в материальном плане… – Лотерея? – Там результаты надо ждать, когда напечатают, а ей прямо сегодня. – Кошелек на улице? – Кошелек в этом дворе уже подкидывали. Слухи пощупай, про него весь двор гудит. С неба ей, что ли, эти деньги упадут? – А хоть бы и с неба! Дуся! Эврика! Этаж последний, дальше только чердак. Вот с потолка и свалится. Что-нибудь тяжелое. Червонцы, золотые, дюжина. – И цацки в стиле модерн. У меня колечко было, я его помню хорошо. Сейчас изображу. |