Книга Боги Абердина, страница 49 – Михей Натан

Утром в понедельник кто-то постучал мне в дверь. Я натянул подушку на голову, стук повторился — на этот раз громче. Я выскользнул из кокона одеял, подумав, что это Люк или Генри, которые, наконец, пришли заделать дыру. Дверь открыл сразу, благо был одет.

Вначале мне показалось, что я сплю. В дверном проеме стоял Арт, безупречно одетый в черный облегающий свитер с воротом-хомутом, песочного цвета вельветовые штаны и бордовое пальто. Он коротко подстриг волосы и купил новые очки. От Артура легко пахло одеколоном и свежим снегом. Ледяной запах улицы все еще держался.

Он снял очки.

— Вначале я, — сказал Арт, поднял руку в перчатке ладонью ко мне и бросил взгляд мне через плечо. — Какого черта ты здесь делаешь?

Он снова заглянул в комнату, затем недоверчиво уставился на меня.

— Здесь не так плохо, как кажется вначале, — ответил я.

Артур оттолкнул меня и вошел в комнату. Он встал в центре, вперив руки в бока, и обвел помещение взглядом. Казалось, он заполнил почти всю комнату, его голова находилась всего в нескольких дюймах от потолка.

— Это хуже, чем можно себе вообразить, — заявил Арт, снова надевая очки. — Плесень. — Он сморщил нос. — И здесь холодно. Сколько времени ты так живешь?

— Две недели.

— Собирался здесь жить все каникулы?

Я кивнул.

— Почему?

Я пожал плечами:

— Ехать мне больше некуда. В доме остановился друг доктора Кейда, — пояснил я. — А Падерборн-холл закрывают на зимние каникулы.

Арт рассмеялся.

— Почему, ради всего святого, ты не поехал с Дэном? Или с Хауи?

— Мне не хотелось, — ответил я. Более честного ответа я придумать не мог.

Артур уселся на кровать. На нем были новые ботинки — кожаные, черные, блестящие, как кожа мокрого тюленя. Доходили они до лодыжки.

— Это поразительно, — сказал он. — Ты словно святой Даниил — отказался от всего земного комфорта.

Мой коллега бросил взгляд на свисавшую с потолка лампочку.

— Какая милая деталь! Очень подошла бы для фильма ужасов.

— Я думал, что ты в Лондоне, — признался я.

Он прислонился к стене и забросил ноги на кровать.

— Я был в Лондоне. Как всегда, отлично провел время. Гостил у приятеля, Джорджа Пинкуса. Я про него рассказывал? На первом курсе мы были в одной гребной команде. Он перевелся в Кембридж. Умный парень. Вот только у него два дня назад вырезали аппендицит. Джордж оказался в больнице, а я убивал время в кафе. Знаешь, в одиночестве человек не может выпить очень много. Ты представляешь, я застрял в Лондоне, и мне там было нечего делать?!

— Я могу назвать и худшие места, — заметил я.

— Не сомневаюсь.

— А что с Эллен?

— Что с Эллен? — повторил он.

— Разве ты не собирался встретиться с ней в Праге?

— О, да, — выражение лица у него стало кислым. — Она проехала в Лондон. Появилась в квартире моего друга, ни о чем не объявив. Она сказала, что поездка на поезде в Прагу будет романтичной — только мы вдвоем. — Артур посмотрел на ноготь большого пальца и стал вычищать из-под него грязь. — Неважно, что я так ждал встречи с Джорджем и надеялся на развлечения. Я же не видел его больше трех лет. Но тут Джордж отправляется в больницу с аппендицитом, а Эллен считает, что мы должны пораньше отправиться в Прагу. Знаешь, что я думаю? — он поднял голову и посмотрел на меня. — Я думаю, что она мне не верит. Эллен явно решила, что я там развлекался с женщиной.

— Это оскорбительно, — заметил я, хотя на самом деле так не считал.

— Вот именно, — кивнул он и сел. С ботинок на кровать упала грязь. — Что это за подход к отношениям? Знаешь, это трудно — поддерживать взрослые отношения, когда она ведет себя, как ребенок, словно за мной надо следить. Я ведь не смотрю постоянно ей через плечо.

Он сбросил что-то с носка ботинка. Иногда Арт бывал поразительно требовательным и привередливым.

— И поэтому ты вернулся домой, — сказал я.

— Она привела меня в ярость, если хочешь знать правду. Из этого ничего хорошего бы не вышло. Я на нее разозлился, она разозлилась, потому что разозлился я. У нас над головой висела эта поездка в Прагу… Поэтому я решил вернуться. Эллен отправилась к кузине в Париж. Вероятно, сейчас, когда мы с тобой разговариваем, она бегает по магазинам. И набивает рот шоколадом.

Арт взял подушку и понюхал.

— Опять плесень. Знаешь, плесенный грибок может попасть в легкие. А если тут еще и насекомые какие-нибудь живут? Это ужасно!

Он отбросил подушку в сторону.

— В любом случае, я вернулся в город вчера вечером и спросил у Томаса, не получал ли он от тебя сведений, — продолжал Арт. — Он не получал и вообще не понял, о чем я говорю. Он и в самом деле забеспокоился, словно ты пропал. Я сказал ему, что, вероятно, все перепутал и уверен, что ты в порядке. Потом отправился в город и зашел перекусить в кафе «У Эдны», зная, что это твое любимое место. Там я спросил у официантки, не видела ли она тебя. Она тебя знает. Заодно выяснилось, что ее сестра замужем за владельцем этой дыры.

— Генри Хоббсом, — сказал я, чувствуя себя похожим на доктора Ватсона, наблюдающего за другом, который решил особенно сложную задачу.

— Ты похудел? Выглядишь ты больным, — заметил Арт. — Кожа у тебя стала цвета обезжиренного молока. Как себя чувствуешь?

Я толкнул лампочку и смотрел, как она раскачивается на тонком проводе.

— Холодно, — сказал я.

Артур сморщился и потер шею, потом прищурился и уставился на лампочку.

— Она кажется тебе яркой? Сколько ватт?

Я повернул лампочку.

— Сорок пять.

Арт поднес руки к горлу так, что они оказались под подбородком, а потом стал указательными и большими пальцами щупать что-то ближе к ушам.

— Ты что-нибудь знаешь про распухшие гланды?

Я ответил, что не знаю. Он сел прямо на краю кровати и принялся качать головой из стороны в сторону.

— Менингит, — с серьезным видом произнес он. — Мужчина в палате с Джорджем выздоравливал после менингита. Сестра заверила меня, что заразиться от него уже невозможно, опасная стадия болезни миновала. Но ты знаешь, как эти микробы остаются в больницах?

— Считаешь, что его подхватил?

Он замер на месте и уставился на меня.

— Не могу быть уверен. У меня болит шея, и я думаю, что распухли гланды… А этот свет кажется слишком ярким. Знаешь, один из симптомов — это гиперчувствительность к свету.

— Как и у бешенства, — вставил я. Не знаю, почему так сказал.

Арт нахмурился.

— Наверное, — произнес он и осмотрелся.