Книга Ладья света, страница 5 – Дмитрий Емец

Все воспринимали это существо как милейшую собачонку, и только Матвей, умевший переключаться на истинное зрение, знал, что это страшная тварь из глубин Тартара. Интересно, известно ли девице с короткими рыжими волосами, которая, встав на колени, трется сейчас своим носом о нос собачки, что перед ней покрытый слизью монстр, во рту которого, как спирали, постоянно вращаются зубы, а дыхание одурманивает жертву, как запах эфира?

Отдай суккуб сейчас своей «собачонке» мысленную команду — от девицы останутся только подошвы от ботинок, да и то едва ли, потому что даже подошвы имеют для твари из Тартара определенную пищевую ценность.

Охотился клетчато-пиджачный суккуб всегда одинаково, по давно освоенной схеме. Зачем придумывать новую, когда старая приносит результаты? Схема же была такая: вначале подсунуть свою ласковую собачку «на погладить» и, когда одурманенная ее дыханием жертва начнет глупо хихикать, произнести две туманные фразы: «Зачем вам идеи, когда у вас уже есть мысли?» и «Зачем вам знания, когда у вас есть информация?»

После этих фраз жертва обычно пугливо замирала, слабо улыбаясь и соображая, что бы это значило. Суккуб пользовался моментом и начинал быстро-быстро говорить. Тарахтел он так резво, с такой харизмой выплевывая абсолютно правильные вещи, что добыча переставала фильтровать информацию и лишь глупо хлопала ресницами, выражая немой восторг.

Есть такое тартарианское понятие «подмес». Суть подмеса состоит в том, чтобы говорить человеку вещи, с которыми он заведомо будет согласен. Допустим «небо голубое», «трава зеленая», «надо чаще улыбаться», «дружба — великая вещь!», «дети — цветы жизни». Человек млеет от этого единства оценок, совпадающих с его собственными, постепенно теряя бдительность, а когда он начинает верить безоговорочно, не фильтруя мозгом, ему говорят: «Убей маму кирпичом!» или «Отдай мне свой эйдос!»

Разумеется, мамы и кирпичи данного суккуба с собачкой интересовали мало, а вот эйдосы — очень даже. Заканчивалось все тем, что человек произносил слова отречения и липкий язык, выстреливая, как язык лягушки, выхватывал из человеческой груди бесценную песчинку.

Однако сейчас песчинки суккуб так и не получил. Еще до того, как рыженькая успела отречься от эйдоса, просвистевшее копье пригвоздило ее собеседника к дереву. Девица завизжала, но визг ее замолк, оборвавшись. Перед ней ничего не было, кроме груды пахнущих духами тряпок. Крошечная собачка прерывисто завыла, подпрыгнула и провалилась под землю, оставив в центре клумбы здоровенную дымящуюся воронку.

Багров с облегчением вытер пот со лба. Он опасался, что чудовище ринется на них, но, видимо, монстр не сообразил, откуда прилетело копье, и поспешил скрыться.

— Ну вот! Как-то так! — сказала Даша рассеянно. В руке у нее погасало вернувшееся копье.

— А ты не боялась? — спросил Багров.

— Кого? Суккуба?

Матвей понял, что «собачки» она по рассеянности даже и не заметила.

— Ты чудо! — сказал он.

Багров вкладывал в эти слова совсем другой смысл, но Даша отчего-то покраснела.

— Что это у тебя тут? Кости? — торопливо спросила она, кивнув на ящичек.

— Почему сразу кости? — напрягся Матвей.

— Я копьем рядом с ним работала, и наконечник становился синеватый. Когда с мертвяками сражаешься, он тоже всегда такой.

— А ты и с мертвяками сражалась?

— Совсем мало. Почти нет. Ну, может, раз несколько, — застенчиво пробормотала Даша. — Так почему наконечник синий?

— Это из-за моей некромагии. — Багров несколько напрягся, потому что знал, что соврал.

Даша счастливо засмеялась, безоговорочно ему поверив. В присутствии Матвея она всегда то смеялась, то смущалась, но если это и была любовь, то совсем не такая, какую только и могут вообразить себе кинорежиссеры. Даша была зависимая, впечатлительная душа, прилетавшая к Матвею погреться и не подозревавшая, что он сам давно о нее греется.

«Может, такой мой удел — быть любимым всеми валькириями-одиночками?» — задумывался иногда Багров, но понимал, что, в общем, это бред. Когда-то он с удовольствием ее тренировал, учил всему, вкладывал в Дашу много беспокойства и сил — и теперь они откликнулись в ней и проросли.

Худая, смешная Даша была для Багрова парадоксом. В школе она всегда сидела на одной из задних парт и до четвертого класса стеснялась отпроситься на уроке в туалет. Когда ее вызывали, она мялась у доски, ладони у нее потели, и от страха она забывала все, что легко решала в тетради. Одноклассники травили ее по тому неосознанному животному инстинкту, который заставляет африканских антилоп-гну забивать своих слабых, раненых, даже просто ушибивших ногу или получивших царапину товарок. У Даши же со школьной точки зрения недостатков было вагон: робость, затравленность да еще и кожная болезнь. Прыщи ее были не заразны, но одноклассницы в раздевалке шваброй отбрасывали полотенца или майки, к которым она случайно прикоснулась.

И вот теперь Даша стала валькирией-одиночкой! Внешне она изменилась не так уж и сильно — разве что прыщи прошли и появились навыки обращения с копьем. В остальном же она была все так же слаба, зависима в оценках, внушаема, но одновременно — и тут мы входим в зону необъяснимого! — очень сильна.

Что-то такое таилось в ней, что сильный, уверенный Матвей временами ощущал себя внутренне много слабее Даши и в изумлении отступал. Это был тот непонятный, нелогичный, непредсказуемый случай, когда железные прутья и стальные канаты рвутся и ломаются, а тонкая травинка вытягивает на себе огромный, совершенно неподъемный груз. Какую-нибудь затопленную баржу с речного дна. Худая, неуверенная в себе, тихо говорящая, Даша была той соломинкой, на которой десять верблюдов способны переплыть море.

— Зайдешь к нам? — спросил Багров.

Даша вначале закивала, а потом сразу же замотала головой:

— Да, зайду! Нет, не могу! Нас собирает Фулона. Там не пойми что творится…

— Что творится?

— Я пока не разобралась. Нас строят всех вместе, где-нибудь за городом, и мы пытаемся сражаться отрядом. Строимся, смыкаем щиты. Линейное построение, четырехугольное, потом подковой. Вылет легких копий, средняя дистанция — средние копья, тяжелые — вблизи. Валькирии легких копий не должны мешать валькириям средних и тяжелых. Бросил, перебежал, прикрылся… и все заново! Только все равно как-то не складывается!

— Что не складывается?

— Вообще все. Мы как шахматы без половины фигур. Даже усеченного строя не получается. Сэнра, сам знаешь, изменила. Филомены нет, копья ее тоже. А ведь валькирий должно быть двенадцать! Одиночка вообще не в счет! Если они меня взяли, значит, у них совсем все плохо!

Багров кивнул. Если одиночку берут в строй — это даже не финал. Это сразу финиш.

— Эх! Легкие копья, средние копья, щиты! Каменный век! Я же рисовал им схему, как нужно сражаться. Динамично, мобильно, современно! — сказал Матвей.