Книга Шифр Шекспира, страница 104 – Дженнифер Ли Кэррелл

Я уставилась на него, точно на привидение.

— Прости, что не утерпел, — сказал он. — Просто я никогда еще не видел режиссера за работой. — Бен направился ко мне, слегка прихрамывая. — Не согласитесь ли вы, случаем, со мной выпить, профессор?

— Негодник, — ответила я улыбаясь. — А позвонить перед встречей тебе в голову не приходило?

— Черт, — невозмутимо отозвался он, — какая жалость! А я принес с собой славную бутылочку шампанского. Для свидания — в самый раз. Для встречи — даже более чем. — Он протиснулся мимо меня к ступенькам сцены, присел наверху, достал два фужера и принялся откупоривать пробку.

Я поднялась к нему.

— Раз уж ты решил напоить меня шампанским, можешь называть это как угодно, хоть свиданием.

Пробка с тихим хлопком выскочила, и Бен разлил игристый напиток по фужерам.

— За что выпьем?

Он улыбнулся:

— Может, за встречу?

Я кивнула и сделала глоток. Шампанское было холодным и вкусным.

— Как ты, Кэт?

Как я? А кто провел пять месяцев в реабилитации?

Я даже не знала, с чего и начать. Следующие после смерти сэра Генри часы запомнились ревом вертолета, криками и тревожным ожиданием, всполохами огней в темноте и облегчением, когда Бена благополучно вытащили из пещеры. Через день подняли и тело Мэттью.

Позже я, с благословения Хименесов, вернулась в пещеру с одним зоологом природоохранного общества США (который разыскивал бульдоговых летучих мышей), пятью археологами — из Аризонского университета, а также Мехико, Лондона и Саламанки (по поводу тел испанских колонизаторов и английского священника) и спелеологом из службы национальных парков Аризоны.

Как я и предполагала, каменные насыпи оказались могилами пяти солдат испанских колониальных войск. Шестое, непогребенное тело в самом деле принадлежало священнику-францисканцу. Внутри его распятия нашли миниатюру Хиллиарда, тончайшей работы портрет темноволосой девочки, обрамленный ажурной надписью, которая как будто привязывала его к «фолджерскому» Хиллиарду: «Но лета твоего- нетленны дни». Других ключей к установлению личности умершего не было. Однако и без того стало известно, что только один английский священник пропал в этой части света — и звали его Уильям Шелтон.

Спустившись в пещеру через нижний вход, мы повторили наш с Мэттью первоначальный путь мимо летучих мышей в большой зал, где умер Джем Гренуилл. При нем были какие-то бумаги, но все они отсырели, превратившись в нечитаемую заплесневелую массу. Впрочем, сожалеть о потере нескольких листков в свете последних событий было даже неловко.

Хименесы созвали пресс-конференцию, на которой объявили о находке рукописи. Наутро, как говорится, я проснулась знаменитостью. Гвалт поднялся невообразимый, хотя мир — по крайней мере большая часть — вскоре принял как данность историю англичанина по имени Уильям Шелтон, который стал священником-иезуитом и получил в подарок том «Дон Кихота» вместе с пропавшей пьесой Шекспира, а потом сгинул в Новом Свете. Дневники Офелии, однако, не были упомянуты благодаря своевременным переговорам Атенаиды с представителями англиканской церкви. Письма из Уилтон-Хауса тоже избежали огласки.

По совету Атенаиды Хименесы продали рукопись пьесы на частном аукционе. Сумма не называлась, что породило волну дичайших домыслов. (Десять миллионов — за фальшивку? Полмиллиарда за неизвестно что?) Как всегда, правда находилась посередине. Пьеса была передана на совместное попечение Британской библиотеке и «Фолджеру», с тем чтобы в последующие годы кочевать туда-сюда, как несчастная Персефона, меж двух миров.

Однако радость от находки была во многом омрачена. Смерть сэра Генри Ли и профессора Мэттью Морриса, да еще вместе с кончиной Роз, сотрясла все шекспировское сообщество. Официальный отчет полиции, представленный Синклером на встрече с журналистами и вошедший в новостные сводки по всему миру, не только не прекратил шумиху, но раздул ее до настоящей бури. Еще бы: сэра Генри и Мэттью Морриса обвинили в пяти убийствах. Мэттью погиб от руки соучастника. В смерти же сэра Генри, как окончательно утверждал Синклер, был повинен несчастный случай.

Впервые со дня основания Гарвард остался без штатного шекспироведа. Судя по шуршанию резюме в его стенах, все британские и североамериканские леса перешли в наступление. Когда-то я считала, что мне повезло работать с сэром Генри, а теперь многие звезды первой величины тихо осведомлялись, кто займет место отца Гамлета в моей постановке. Казалось, роль призрака сочли чем-то вроде пробы на Дон Кихота.

И с чего, скажите на милость, мне следовало бы начать?

— У меня все отлично, — сказала я. — Спасибо.

Бен улыбнулся:

— Скромно сказано. Хотя рад слышать.

— Ты-то как? Поправился?

Он секунду разглядывал пузырьки, струящиеся вверх со дна бокала.

— Я кое-что нашел, Кэт.

Меня так и подбросило. Слова Роз!

— Не смешно.

— А это и не шутка. — Он посмотрел на меня в упор. — Я серьезно.

Теперь мне пришла очередь удивляться. Попав в больницу, а потом в отделение реабилитации, он запрещал мне его навещать, хотя мы иногда разговаривали по телефону. В течение недели бумаги из Хьютона и Уилтон-Хауса (письмо Джема профессору Чайлду и Уилла — «Сладостному лебедю») отправились туда, откуда были взяты, причем никто не задавал вопросов — по крайней мере пока я не начинала. Мне удалось выведать только то, что во время сумятицы в «Эльсиноре» Бен перехватил у сэра Генри том Чемберса и вместе с коллекцией похищенных нами писем спрятал где-то в доме. Как он ухитрился забрать их, я так и не узнала. Еще он выпросил у меня брошь с миниатюрой и отправил ее в Вашингтон, так что она прибыла в «Фолджер» вместе с письмом Офелии.

В последний раз мы говорили перед началом репетиций, шесть недель назад. Я позвонила ему, спеша поделиться открытием. Мне удалось найти связь между Говардами и графом Дерби. Голос в трубке звучал устало, но при этом известии оживился.

— И что это за связь?

— Самого старого сорта. Дочь Дерби вышла замуж за кузена Сомерсета.

— Шутишь!

— Еще одного Роберта Карра. Правда, он настаивал, чтобы его звали на шотландский манер — Керром. Свадьба произошла в 1621-м, за год до освобождения графини Сомерсет из Тауэра и за два — до выхода фолио. Вот почему Дерби писал: «…теперь она почти моя родственница».

— Значит, все сходится? Он действительно имел отношение к пьесам?

Я не согласилась.

— Этот брак доказал, что он был в родстве с Говардами. Из вальядолидского фолио мы узнали, что Дерби знал Уильяма Шелтона. А из письма «Сладостному лебедю» — что был как-то связан с Шекспиром. Однако ничто из этого не делает его автором пьес. Очередным покровителем — да, но не автором.

— Чего же тебе еще не хватает?