Книга Воровская честь, страница 68 – Джеффри Арчер

— Тогда пойдём и посмотрим сами, — сказал Декстер, вставая с кресла.

Когда они вышли из кабинета и направлялись по коридору, Декстер спросил:

— А как у тебя продвигается изучение инструкции к Берте? Я пролистал этим утром введение, но так и не понял, почему лампочки из красных становятся зелёными.

— Только один человек знает мадам Берту ближе, чем я, но он в данный момент торчит в Скандинавии, — сказал Скотт, когда они поднимались по каменной лестнице в комнату Долларового Билла.

Оказавшись перед дверью Билла, Декстер хотел уже было войти, но Скотт положил ему руку на плечо:

— Может, нам следует постучать? Возможно, он…

— В следующий раз ты захочешь, чтобы я называл его «сэр».

Скотт усмехнулся, когда Декстер тихо постучал и, не получив ответа, так же тихо открыл дверь. Крадучись пробравшись в дверь, он увидел склонившегося над рукописью Мендельсона с лупой в руках.

— Бенджамин Франклин, Джон Мортон и Джордж Клаймер, — бормотал хранитель.

— С Клаймером у меня была масса хлопот, — говорил Долларовый Билл, смотревший из окна на залив. — У него чертовски витиеватая подпись, которую нужно было выполнить одним росчерком. Вы найдёте сотни две его подписей в корзине для бумаг.

— Можно посетить ваш цех? — спросил Декстер. Долларовый Билл обернулся и взмахом руки пригласил их войти.

— Добрый день, господин Мендельсон. Я Декстер Хатчинз, заместитель директора ЦРУ.

— А вы разве могли быть кем-нибудь другим? — спросил Долларовый Билл.

Декстер проигнорировал его замечание и обратился к Мендельсону.

— Что скажете, сэр?

Долларовый Билл продолжал смотреть в окно.

— Она ничем не хуже той, которую мы в настоящее время выставляем в Национальном архиве.

— Вы очень великодушны, сэр, — сказал Долларовый Билл, повернувшись к нему лицом.

— Но я не понимаю, почему вы написали слово «британских» правильно, а не с двумя «т», как в оригинале? — спросил Мендельсон, вновь наклоняясь над документом.

— Для этого есть две причины, — ответил Долларовый Билл, и три пары глаз с подозрением уставились на него. — Первая: если обмен совершится успешно, Саддам не сможет утверждать, что располагает оригиналом.

— Разумно, — сказал Скотт.

— А вторая? — спросил Декстер, которого не оставляли сомнения в мотивах маленького ирландца.

— Профессору не удастся привезти назад эту копию и выдать её за оригинал.

Скотт рассмеялся.

— Вы мыслите, как преступник, — сказал он.

— Вам тоже лучше мыслить подобным образом в течение следующих нескольких дней, если хотите перехитрить Саддама Хусейна, — сказал Долларовый Билл, когда появился Чарльз с пинтой «Гиннесса» на серебряном подносе.

Долларовый Билл поблагодарил Чарльза, взял с подноса свою премию и отошёл в дальний конец комнаты, прежде чем сделать первый глоток.

— Могу я поинтересоваться… — начал Скотт.

— Я однажды пролил благословенный нектар на стодолларовую матрицу, над которой просидел целых три месяца.

— И что вы делали потом? — спросил Скотт.

— Принялся за новую, которая стоила мне очередных пяти лет в тюрьме. — Теперь даже Декстер не удержался от смеха. — Однако на этот раз я поднимаю свой стакан за Мэтью Торнтона, последнего из подписавшихся под документом, и желаю ему хорошего здравия, где бы он ни был, несмотря на чёртову «т».

— Так я могу теперь забрать шедевр с собой? — спросил Скотт.

— Нет ещё, молодой человек, — сказал Долларовый Билл. — Боюсь, что вам придётся потерпеть мою компанию ещё один вечер, — добавил он и, поставив стакан на подоконник, вернулся к документу. — Видите ли, одна из проблем, с которой я борюсь, это время. По мнению господина Мендельсона, рукопись сейчас тянет на 1830 год по возрасту. Я прав, сэр?

Хранитель кивнул и поднял руки, словно извиняясь за то, что посмел упомянуть о таком ничтожном недостатке.

— И что можно поделать с этим? — спросил Декстер Хатчинз.

Долларовый Билл щёлкнул выключателем, и ксеноновые лампы над столом осветили документ, залив комнату светом и сделав её похожей на съёмочную площадку.

— Завтра к девяти утра рукопись будет близка к 1776 году. Даже если останется расхождение в несколько лет, из-за того, что вы не дали мне достаточно времени, вряд ли в Ираке найдётся такой, кто сможет обнаружить разницу, если только у него нет датировочной машины «Карбон-14» и он не умеет ею пользоваться.

— Тогда будем надеяться, что оригинал ещё не уничтожен, — сказал Декстер Хатчинз.

— Это исключено, — возразил Скотт.

— Откуда у тебя такая уверенность? — спросил Декстер.

— В тот день, когда Саддам будет уничтожать эту рукопись, он захочет, чтобы это видел весь мир. Тут у меня нет никаких сомнений.

— Тогда, я думаю, будет уместен один тост, — сказал ирландец. — С разрешения нашего великодушного хозяина, конечно.

— Тост? — удивился заместитель директора. — В честь кого? — спросил он с подозрением.

— В честь Ханны, — сказал маленький ирландец, — где бы она теперь ни была.

— Откуда вы знаете? — спросил Скотт. — Я никогда не упоминал её имени.

— В этом нет нужды, когда вы пишете его на всем, начиная от старых конвертов и до запотевших окон. Она, должно быть, очень особенная леди, профессор. — Он поднял свой стакан и повторил: — За Ханну.

Дождавшись, когда горничная унесёт обеденный поднос из комнаты посла, главный администратор прикрыл свою дверь в противоположном конце коридора. Выждав ещё пару часов и убедившись, что все сотрудники легли спать, он крадучись вернулся в свой кабинет, нашёл номер телефона в Женеве и медленно набрал его. В трубке долго раздавались гудки, прежде чем ему ответили.

— Мне нужно поговорить с послом, — шёпотом сказал он.

— Его превосходительство отошёл ко сну, — ответили в трубке. — Вам придётся перезвонить утром.

— Разбудите его. Скажите, что звонит Абдул Канук из Парижа.

— Если вы настаиваете…

— Да, настаиваю.

После некоторого ожидания главный администратор услышал сонный голос:

— Ну, если ты разбудил меня зря, Абдул…

— Аль-Обайди приехал в Париж без предупреждения и на две недели раньше срока.

— И из-за этого ты разбудил меня среди ночи?

— Но он приехал не прямо из Багдада, ваше превосходительство. Он сделал небольшой крюк.

— Откуда ты знаешь? — Посол начинал понемногу просыпаться.

— Потому что у меня его паспорт.