Онлайн книга «Князь. Записки стукача»
|
Тонкий нервный голос хлестал меня. Он был прав. Мою мать отобрал у жениха мой отец. Материного деда запороли на конюшне. Обоих дядьев отец проиграл в карты… Я сказал: – Мы поедем в Москву. Нечаев обнял меня: – Спасибо, товарищ… На следующий день мы отправились в Москву. Это было мое первое путешествие по железной дороге. Огромное пыхтящее стальное чудовище с трубой, извергающей дым… В купе пахло гарью от паровоза… За окном – грязные, размытые оттепелью дороги, жалкие избы, церквушки… Нечаев зашептал: – Вот они, церкви… и кресты… Мы им нового Христа предъявим – с бичом, которым выгнал он торгующих из храма… Христа, бедняков зовущего против богатых. Толстозадую Русь возмутим… Близится великое время. Вот эти железные дороги приближают всемирную Революцию. Теперь все бунтари мира в считаные дни могут повстречаться. Возникнут гигантские революционные объединения. Но главное – железные дороги сделают правителей беззащитными. Раньше он ехал в карете, окруженный стражей, – попробуй достань там его… А теперь он отдан во власть пространства, где на каждой версте его будут поджидать бомбы!.. Он был в исступлении. Он показался мне безумным. И я уже клял себя за то, что поехал с ним! Мы остановились в дорогой гостинице в центре Тверской улицы. Тетка снабдила меня множеством рекомендательных писем. Недаром Императрица Екатерина Великая звала Первопрестольную Республикой. Там, в этом Царьграде, во дворцах, окруженных садами, доживали свой век вельможи прошедшего николаевского царствования. Вечерами в Английском клубе играли в карты и злословили по поводу деяний Александра Второго и жизни в Петербурге… Москва была богомольна. У Иверской в душном полумраке горели тысячи свечей и было тесно от толп молящихся… С Воробьевых гор весь город сверкал – горели на солнце золотые купола московских церквей без числа. Но такую Москву я увижу потом. В тот приезд я её не увидел. И теткины письма остались не переданными, у нас были другие занятия. Утром мы позавтракали и отправились, к моему изумлению, в дорогой магазин цветов. В большом тазу плавали бутоны орхидей. Они стоили гроши. Нечаев купил два бутона и украсил ими наши сюртуки. Оглядел меня. – Ну хорош, до чего же хорош! Вот такой ты нам нужен… Он привел меня в какой-то совершенно кривой переулок. Пришли в большой доходный дом. Дом состоял из крохотных квартир-клеток, хозяин сдавал их студентам. Это было огромное общежитие студентов… Постучали в одну из квартир. Открыл совсем небольшого росточка молодой человек, тоненький, очаровательно смущающийся, с премиленьким личиком. Очень он походил на хорошенькую барышню. Помню, он был в потерявшей цвет когда-то синей рубашке и в поношенных брюках, заправленных в болотные сапоги. Но тоже с бутоном орхидеи в кармане рубашки. Бутон, как я узнал потом, – это пароль. В крохотной комнатке можно было задохнуться от запаха дешевого табаку. – Ну и накурено у вас. Дрянь вы люди, себя убиваете, – сказал Нечаев. – Только что кончили заседание. Если хотите чаю, у нас нет. Все выпили и колбасу съели… пока заседали, – сказал «барышня». – Ну и к чему пришли? – Ни к чему не пришли. Только чай выпили… Впрочем, я против. Но он хочет сделать и сделает. – И «барышня» кивнул в сторону окна. Там сидел белобрысый, худой, какой-то нескладно высокий молодой человек с жидкими длинными волосами. На протяжении всего разговора он хранил совершенное молчание. Нечаев сказал «барышне»: – Не понял – чего ты боишься? Ведь ты организацию создал, чтоб сделать это. – Я не за себя. Меня он никогда не выдаст. Хватать невинных будут. Разгромят студенческие организации. – Так это же славно. Больше ненависти будет. Только ненавистью к власти страну разбудить можно. Больше репрессий, больше казней – вот что нам нужно. Кровь для Революции – как удобрение. Быстрее всходы. – Да, много кровавой работы будет у грядущей Революции, – засмеялся «барышня». – Меня сестра на днях спросила: «Сколько людей придется истребить в Революцию?» – все с той же застенчивой улыбкой добавил он. – Надо думать о том, скольких можно будет оставить, – усмехнулся Нечаев. Заметив испуг на моем лице, «барышня» нежно засмеялся: – Совсем молоденький твой товарищ. – На совсем молоденьких – вся надежда, – сказал Нечаев. – После двадцати пяти они остепеняются – дрянь люди. – Да, людей после двадцати пяти нужно убивать, – вздохнул «барышня». – Слыхал, что вы очень богатенький, юноша? – вдруг обратился он ко мне. – Но вы должны знать: если вы с нами, то все ваше богатство – наше. Революция требует всего человека. «Оставь отца, жену и мать и следуй за мною». Один из наших товарищей отца зарезал, чтобы нам денег дать… – Сказал глупость и напугал, – засмеялся Нечаев. – Идем от этого безумного… Чаю здесь все равно не дадут. Уже уходя, вдруг остановился у стула, на котором недвижно сидел, уронив голову на руки, белобрысый. И обратился к нему: – Обнимемся, товарищ. Белобрысый поднялся, и они нелепо обнялись – уж очень высок был белобрысый и мал Нечаев. На улице Нечаев сказал мне: – Запомни этот день. Он исторический. И белобрысого запомни. Услышишь о нем скоро. Вся Расея о нем услышит… По дороге он пояснил: – Их кружок называется «Ад». Ибо жизнь наша сейчас – ад… Но зато завтра… Подождем до завтра. Мы вернулись в Петербург засветло. На перроне увидели белобрысого. Оказалось, он ехал в нашем же поезде. Но, к моему изумлению, Нечаев его будто не узнал. – Но это же… – начал я. – Ты его не знаешь. Запомни, – оборвал Нечаев. Проходя мимо нас, белобрысый улыбнулся. На следующий день мы обедали, когда явился бледный Фирс. – В батюшку царя стреляли у Летнего сада! – Убили? – вскричала тетушка. – Промахнулись, Господь защитил, – сказал Фирс. Тетка побледнела и велела заложить экипаж. Потом спросила: – Где гувернер? Приказала позвать Сергея Геннадиевича – ехать с нами. Фирс ответил, что Нечаев с утра ушел к больной маменьке – ночью ей стало хуже. Пришел «наш околоточный» – тетка его всегда щедро одаривала. Она спросила: – Известно ли, кто стрелял? – Студент, – объяснил полицейский. – К тому же дворянин, как ни позорно говорить… Злодей убил бы Государя, да, говорят, стоявший рядом мещанин отвел его руку… Сегодня Государь с народом говорить будет. |