Онлайн книга «Князь. Записки стукача»
|
В это время повар-китаец принес великолепную утку, которую я заказал до их нашествия, и серебряными ножичками празднично разрезал ее на кусочки. Я хотел предложить им разделить со мной это великолепие, но не успел… Еврей придвинул к себе тарелку с драгоценными кусками. Явно не чувствуя, что ест, начал машинально их поглощать, страстно продолжая монолог: – И вот теперь мы придумал идти будить народ! Каждый «развитой человек», каждая «критически мыслящая личность»… – (модное словосочетание – верх идиотизма), – обязаны принять участие в этом походе. – И, посмотрев на меня, добавил: – Принять участие или, на худой конец, дать нам деньги. Я промолчал. Он сказал: – Жаль. А мне говорили, что вы достойный ученик Сергея Геннадиевича… (Значит, не знают! Значит, и вправду я чист!) Я сказал, что дам деньги. – Ну вот и славно, ну вот и хорошо, – вступила в разговор она. И спросила как-то насмешливо: – Когда прийти за деньгами? Я начал было говорить адрес, но она прервала: – Не надо. Мы отлично знаем, где вы живете… Когда прийти? – В восемь сегодня, – сказал я, пожертвовав премьерой в «Комеди Франсез». Ибо уже знал ее следующую фразу. И она ее произнесла: – Хорошо, в восемь приду к вам я. Я шел по Монпарнасу. Приближался парижский вечер. В роскошных экипажах проплывали женщины в огромных шляпах, украшенных цветами. Каким диким казался среди всей этой спокойной, сытой, роскошной жизни наш недавний разговор… Какой-то идиотский «поход в народ»! Что они знают о народе?! И тут мне показалось, что это ловушка. Они всё знают, может быть, давно! Может, следили за домом, где спал с нею Великий князь! Видели меня с Кирилловым! И теперь она придет убить меня… Я купил револьвер. Без пятнадцати восемь вызвал мальчика-коридорного и послал записку консьержу: «Никого не пускать ко мне в номер. Если кто-нибудь придет, просить подождать меня в ресторане отеля». Как только коридорный ушел, в дверь тотчас постучали. Вошла она! Она сумела пройти незамеченной. Я вспомнил ложу Великого князя в Мариинском театре… Щегольски бросила перчатки на столик, сняла шляпу… Черные волосы рассыпались по плечам. Сказала насмешливо: – Мне кажется, вы боитесь меня? Это впервые. Обычно меня хотят… Даже те, кто боится. Впрочем, боитесь не зря. Господин, пришедший со мной, и вправду должен был вас убить… Ходил слух, что вы выдали господина Нечаева. Вас собирались зарезать еще в Петербурге. Но мы узнали, что вы бежали из России, инсценировали свою смерть… – (Откуда?!) – Мы выехали за вами в Париж, но вас спас сам господин Нечаев. Он написал из крепости, что вы никак не могли его выдать. Как он писал, для этого у вас «кишка тонка». И не так давно мы выяснили, кто предал господина Нечаева… – (Сдержал обещание Кириллов!) Наступила длинная пауза. Она смотрела мне в глаза. Потом вдруг страстно, грубо: – Ну, иди же! Так я стал как бы продолжателем Великого князя… Я проснулся утром – она еще спала. В свете утра – прелестное молодое девичье лицо. Черные волосы – на подушке… Но тотчас открыла глаза. – Боже мой, пора… Я уезжаю сегодня, мой друг, в Россию. Голая, в свете дня расхаживала по комнате… Увидела мой взгляд, засмеялась: – Да, мой друг, одежду придумала какая-нибудь уродливая карлица. Я выписал щедрый чек… Она даже удивилась. Потом спросила: – По-моему, вы хотите сами принять участие в нашем безумии? Вы правы. Это удивительное состояние – забросить все дела, переодеться в нищую одежду… Краюха хлеба, крынка молока… Божья жизнь! Свобода!.. Прощайте! Не провожайте… Я хотел спросить о Сонечке. Но не посмел. Вместо этого сказал: – Если приеду в Россию… захочу вас найти… – Лишнее… Вы слишком красивы. А я – это бывает с очень красивыми женщинами – терпеть не могу очень красивых мужчин… Я шел по Парижу в веселой беззаботной толпе и размышлял… Как жалка моя нынешняя жизнь. А ведь они правы – грязь материальных и телесных похотей… Вместо этого пойти с ними, нырнуть в народный океан и там, возможно, потонуть навсегда… Да, попросту исчезнуть в народе. Зажить той жизнью, которой жили мои предки. Может, в этом и есть свобода и правда? Я вспомнил наш дом с колоннами. Три знаменитых старика тополя… Вспомнил маленькое тело Сони на жарком сене. Я никогда не забывал ее… И сейчас, оглядываясь на всю длинную свою жизнь, понимаю: наверное, только ее я любил… И я решился. В Россию я вернулся по новому паспорту Федора Федоровича Апраксина, дворянина, изучавшего право в Сорбонне. Я отрастил усы, эспаньолку и длинные волосы, совершенно изменившие мой облик. И тем не менее волновался. Забытый мною за эти полтора года порядок – жандарм, долго изучавший паспорт, бросая исподлобья пронзительные взгляды… И нищие грязные деревни за окном поезда… В Петербурге поселился в гостинице «Европа». На следующий же день отправился в тот самый дом, где встретил когда-то Соню. На окне четвертого этажа был выставлен цветок в горшке. Старый пароль, означавший, что конспиративная квартира чистая… Великие конспираторы так и не переменили его! Я позвонил. Удача! Открыл мой парижский знакомый – Баранников! Мрачно спросил: – Вам кого? – Да что вы, право! Неужто не узнаете? Ну что за народ! – Я узнал, – сказал он бесстрастно. – Но вы к кому и зачем? И это после всего, что я для них сделал! Я сдержался и сообщил, что приехал из-за границы и нахожусь на нелегальном положении. Приехал, чтобы идти с ними в народ… Он промолчал. Тогда я спросил, где можно найти Соню. Все так же бесстрастно и мрачно (от его тона становилось не по себе, но тон этот, как я понял потом, не означал недоброжелательства, это была его обычная манера) он ответил: где Соня, он не знает, но знает об этом студент, с которым сегодня они будут «учиться в харчевне». Он с ним должен вскорости встретиться. Я осведомился, что это за учение? Все так же неприязненно он пояснил, что учение заключается в ежедневном приобретении навыков народной жизни – для будущего хождения в народ. Сегодня они будут привыкать к народной еде, для чего встретятся в дешевой харчевне. Естественно, я напросился идти с ним. Помню, как Баранников переоделся и меня заставил переодеться в вонючую «народную одежду», купленную у какого-то старьевщика. Я оказался слишком высок для нее. С трудом натянул потертый пиджак, вылинявшую косоворотку, но брюки были решительно малы. Пришлось оставить свои парижские… |